Разведка - это не игра. Мемуары советского резидента Кента.

Гуревич Анатолий Яковлевич

До обеда оставалось еще много времени, и я, как ужеуказывал, решил вновь «прогуляться» и посмотреть на магазин, принадлежащий семье Воячек. И на этот раз меня еще не смутило, что магазин закрыт, я подумал, что, возможно, владельцы поехали получать товар. Я уже подробно останавливался на том, как в дальнейшем развертывались события вокруг магазина-явки для установления связи с пражской резидентурой. Больше к этому вопросу возвращаться не буду.

Время приближалось к назначенному обеду. Беранек и Урбан должны были зайти ко мне в гостиницу. До их прихода мне надо было еще переодеться, а поэтому я быстрым шагом направился к гостинице.

Предупредив портье, что ко мне должны прийти два господина, поднялся

к себе в номер и быстро переоделся. На скорую руку просматривал только что приобретенные немецкие газеты. Настроение портилось. Действительно, как я уже говорил, читая ежедневно газеты, а еще в большей степени слушая в Брюсселе у себя в кабинете на вилле радио, в том числе иногда и сводки Совинформбюро, со всевозрастающей тревогой следил за развертыванием событий в «деревне». Как бы мне хотелось быть дома, среди друзей, защищать Родину, открыто быть в боевом строю, прекратить эту тяжелую, малозаметную игру, которую я вел как разведчик во вражеском тылу. Мне бы очень хотелось видеть и ощущать в большей мере результаты своих действий непосредственно на фронте. Мне очень хотелось знать, что происходит дома, в осажденном Ленинграде, как и где живут моя мать и отец, родственники и друзья. Ведь уже давно от них я не получаю почты. Я не знаю даже и о том, выполнена ли и как моя просьба, направленная в «Центр», о содействии в эвакуации моих родителей из блокадного города. В последнее время ко мне поступают только короткие успокоительные радиограммы, извещающие о том, что все живы и здоровы, шлют мне привет. Где они сейчас, я этого не знал.

Из состояния оцепенения, в котором я находился под влиянием размышлений, вывел стук в дверь. Ко мне в номер вошли Беранек и Урбан. Лично я знал только Урбана. Тепло поздоровавшись, поинтересовавшись состоянием здоровья, дел, я и мои гости направились в ресторан.

Видимо, ни Беранек, ни Урбан давно уже не бывали в этом ресторане и, войдя в него, несколько смутились тем, что в залах были почти исключительно немцы в различной форме и очень немногие в штатском, по тоже почти все немцы. Видимо, чехи не жаловали по каким-то причинам этот ресторан!!!

Войдя, я назвал мою фамилию подошедшему метрдотелю, который и провел нас к заказанному портье гостиницы по моей просьбе столику. Вновь прибывшим официант подал меню, в котором на чешском, немецком и французском языках были перечислены различные блюда.

В ресторане было шумно, слышалась громкая немецкая речь. Видимо, достаточно обильный выбор вин содействовал этому веселому настроению.

Беранек и Урбан отказались выбирать заказываемые блюда, ссылаясь на то, что они не особенно хорошо разбираются в рыбной кухне. Пришлось мне самому на мой вкус заказывать обед и вина к нему, хотя я сам плохо разбирался во врученном нам меню. В числе предлагаемых вин не было тех, которые мне были известны как качественные. При выборе блюд меня удивило то, что абсолютно все – от закусок до сладкого – было из рыбы. Кухня была хорошей. Все было очень вкусно, а вот поданный кофе, конечно, был ненатуральным.

Во время довольно продолжительного обеда между нами шел деловой разговор. Обсуждались вопросы, касающиеся продаж знаменитого чешского хмеля, с которым никто не мог конкурировать, даже широко рекламируемый нюрнбергский хмель. По этому вопросу была достигнута определенная договоренность, касающаяся представительства фирмы во Франции и в Бельгии.

Беранек посоветовал также переговорить о представительстве с фирмой, изготовляющей карандаши, тоже завоевавшие широкую известность во многих странах, включая Францию и Бельгию.

Подробно обсуждались детали взаимных услуг, могущих явиться взаимовыгодными. Я узнал многие подробности, касающиеся фирмы Беранека. Она имела большие плантации, на которых выращивался, как я уже указывал, лучший в мире хмель. Этим

объяснялись поставки Беранеком хмеля не только во многие страны Европы, но и за океан.

Попрощавшись с Беранеком, который торопился вернуться в контору, которую я тоже позднее посетил, мы условились вместе побывать на плантации. Мне показалось, что у нас устанавливаются хорошие отношения. Вместе с Урбаном направились в контору рекомендованной фирмы по выпуску карандашей, расположенную недалеко от площади. Урбан был там известен. С владельцем фирмы и договорились в один из ближайших дней посетить принадлежащие фирме заводы.

На следующий день вместе с Беранеком и Урбаном выехали на плантации фирмы в Милостин. Впервые в моей жизни я увидел бескрайние плантации хмеля. Хмель был уже почти спелым, по словам Беранека. Мы подошли к одному из участков плантации, и хозяин сорвал головку хмеля, разломал ее на две половинки. Внутри была почти коричневая сердцевина. Беранек дал мне одну, а другой потер себе руку, понюхав то место, где рука стала коричневатой. Беранек порекомендовал мне проделать то же самое. Затем он объяснил довольно подробно, как определяется качество хмеля, в том числе по внешнему виду, окраске сердцевины и запаху после ее растирания.

После осмотра, вернее, ознакомления, видимо, сотрудник фирмы, который отвечал за содержание плантации и сопровождал нас, пригласил на обед к себе в дом. Беранек вежливо пропустил меня во входную дверь как гостя первым. В одной из комнат был уже накрыт стол. Вымыв руки, Беранек, Урбан, смотритель плантации, так назовем хозяина дома, и я сели за стол. Хозяйка за стол не садилась, а вежливо обслуживала нас, демонстрируя дружеское гостеприимство.

На столе стояли обычные, принятые повсюду стеклянные кружки для пива, большой кувшин с холодным пивом, огромное блюдо с нарезанными кусками гусей. Я не оговорился, именно гусей, а не одного гуся – столь обильно нас пытались накормить. На столе стояло еще одно блюдо с какими-то доселе мне неизвестными ломтиками. Оказывается, что это кнедель – блюдо, хорошо известное в Чехословакии как дополняющее основное блюдо – гусятину. Рядом с ним стоял соусник специальной формы. Под соусником находилась подставка, в которой виднелось пламя. В соуснике был гусиный жир. Любезный хозяин пояснил мне:

– До войны наши пивоваренные заводы, а в особенности наиболее знаменитые, расположенные в городе Пльзень, выпускали очень хорошее пиво, крепостью не менее двенадцати градусов, а сейчас оно имеет крепость только порядка двух градусов. Поэтому мы варим сейчас пиво сами, попробуйте, и вы убедитесь, что оно действительно неплохое. Дело в том, что, когда едят гусятину, ее надо запивать крепким пивом, а кнедель надо запивать гусиным жиром. Вот попробуйте придерживаться этого порядка, и вы поймете правильность принятой процедуры.

Я был поражен буквально всем. Пиво в кружках, покрытое толстым слоем густой пены, было очень вкусным и действительно крепким. Мне даже говорили, что пиво домашнего приготовления иногда имеет крепость до 18 градусов. Аппетит у всех нас был очень хорошим, и хозяйка в определении необходимого количества каждого блюда в отдельности не ошиблась. Не ошиблась она и в том, что угостила нас очень вкусным компотом и к нему добавила еще и пирог.

Закончив трапезу и искренне поблагодарив хозяйку и смотрителя плантации, ее мужа, мы направились в Прагу. По пути Беранек сообщит, что, посоветовавшись с Урбаном, они решили прикомандировать ко мне сотрудника фирмы, которому поручили, при моем желании, сопровождать по всем необходимым адресам, а также познакомить меня с достопримечательностями города. Я поблагодарил Беранека, и мы договорились, к которому часу на следующий день этот сотрудник зайдет за мной в гостиницу. В свою очередь Урбан выразил надежду на то, что я не откажусь навестить его дом.