Разведка продолжает поиск
Шрифт:
Тяжелы минуты перед боем, а перед последним — вдвойне. Не скрою, нелегки они были и для меня. Кому хочется погибнуть, да еще в конце войны! Наша семья уже заплатила большую цену: погиб отец, погибла сестра, а мать с двумя детьми скрывалась от расправы оккупантов и их приспешников. Не догадывается она о гибели Нины, не знает, где старшая дочь с мужем и малолетним сыном, жива ли средняя, Мария, ушедшая добровольно в армию. Не знает также ни обо мне, ни о Саше. Изнывает материнское сердце по каждому из нас. Как хочется встретиться с мамой, поговорить, как-то
Смотрю на командира: он тоже молча переживает. Больше года мы бок о бок сражаемся на самом острие — в разведке. Отлично понимаем друг друга с полуслова, с полувзгляда. Его тоже не балует судьба. Родные и близкие на Тамбовщине. С 1939 года не был на родине Иван Митрофанович. И там не знают, жив ли он. Письма-то писал, но ни слова в ответ.
Возвратился от шоссейки Иван Киреев. Там все по-прежнему, правда, движение стало интенсивнее, больше пошло техники — танков, артиллерии, автомашин с пехотой. Подошел к нам Александр Галузо. Он все время теперь с разведкой. Вскоре явился посыльный от Фидусова — тот требовал разведчика. Нужно было провести взвод Ильи Шевлюги к дороге. Значит, уже принято окончательное решение нанести удар. Илья Владимирович — человек неторопливый, рассудительный и хладнокровный. Высокий, стройный красавец с вьющимися волосами, он был душой подразделения, его любили партизаны за храбрость и смекалку в бою. Побеждал командир взвода умом, притом всячески оберегал своих людей. Проводить к большаку взвод Шевлюги послали только что возвратившегося оттуда Ивана Киреева.
Следом за этим взводом отправились и другие отряды. Словом, вся бригада начала подтягиваться к дороге, в том числе и мы.
Тем временем над дорогой появились наши штурмовики и начали обрабатывать шоссе. Над нами самолеты делали разворот и снова пикировали на дорогу, забрасывая ее бомбами, «эрэсами», непрерывно строча из пулеметов. Вдруг в том месте, куда только что ушел взвод Ильи Шевлюги, началась сильная перестрелка. Отчетливо доносились перестук нашего «дегтяря» и автоматные очереди. Через минуту вдоль всей дороги уже полыхал бой, били пулеметы, автоматы, рвались гранаты. По нас ударили из минометов, правда, мины рвались с большим перелетом.
Ответный сильный огонь так же прекратился внезапно, как и начался. Только изредка рвались одиночные мины да автоматные очереди слышались то в одном, то в другом месте. Враг не ввязывался в бой, лишь огрызался огнем, продолжая движение. Противник понимал, что, сцепись он с нами, на шоссе образуется пробка — отличная мишень для штурмовиков, да и отступление задержится.
Неожиданно к непрерывному гулу моторов на шоссе добавился какой-то надрывный стальной грохот. Доносился он с тыла. Фидусов с опаской прислушался. Затем приказал:
— Федотов, бери людей и жми навстречу. Узнай, что там такое. Может, немецкие танки.
Я взял с собой первых попавшихся на глаза ребят. Помчались на лошадях. Только выскочили из леса, как увидели пыльную тучу над дорогой, ведущей в Поставы. Не облако, а именно тучу, и отчетливо услышали лязг гусениц. В том, что шли танки,
Мы свернули с дороги, спешились. Коней оставили в кустах, а сами — к дороге. Вот из-за поворота вынырнул первый танк, за ним второй, третий, шестой…
Немецкие танки мы знали, но такие машины видели впервые. Вдруг головной танк остановился во впадине, тут же открылся люк башни и оттуда показался человек в черном танкистском шлеме. Он огляделся, видно, сверял местность с картой, и весело крикнул:
— Подготовиться, подходим к шоссе!
Голос-то родной, русский, и мы стремглав скатились к машине.
Танкист поднял автомат, властно окликнул:
— Кто такие?
— Партизаны! — кричу счастливым голосом. — Свои! Свои!
Танкист спрыгнул с башни, и я обнял его. Между тем замечаю: Капитон уже галопом помчался к своим. Молодец, сообразительный!..
Затем обнимаю других танкистов. Целуемся, жмем руки, а слов-то нет: огромная радость перехватила горло! Наконец объяснил:
— Там — наши. Никак не оседлать шоссе…
— Что ж, поможем! — и он вскочил на броню.
— Молодцы наши разведчики! Доложили точно, что партизаны здесь оседлают шоссе, — крикнул командир другому танкисту и залез в люк.
Машины тотчас же двинулись вперед. Пока мы подъехали к месту засады, они уже смели гитлеровцев с шоссе, гнали их по широкому лугу. Партизаны помогали им. А на дороге, в кюветах дымились искореженные автомашины, валялись трупы фашистов.
Движение по большаку было прервано. Часть наших танков пошла в сторону Постав, другая устремилась на Воропаево. Нам тут делать уже нечего, и отряды направились на свои прежние места. Настроение у всех было приподнятое, бодрое.
По пути в Жуковщину мы встретились с нашей армейской пехотой. Она — не та, что в сорок первом. Вся на автомашинах, хорошо вооруженная, продвигалась в сопровождении танков и под прикрытием с воздуха.
Пехота спешила. И все же первая автомашина остановилась, из нее сыпанули бойцы. Что тут было, трудно передать. Мы бросились друг к другу, обнимались, целовались и плакали от радости. И, конечно, искали земляков. Красноармейцы дарили нам свои пилотки, которые мы тут же надевали на головы.
Мы вошли в освобожденную Жуковщину, когда здесь, поджидая танки и артиллерию, остановилась воинская часть. После короткого отдыха наши войска двинулись на запад. Нам же предстояло помочь ликвидировать окруженную группировку в треугольнике Глубокое — Шарковщина — Воропаево.
Многие подразделения гитлеровцев, реально оценив создавшееся положение, выходили из лесу и сдавались в плен. Отдельные небольшие группы, состоявшие почти из одних офицеров и предателей, пытались вырваться из окружения. Они нападали на небольшие обозы, одиночные автомашины, убивали красноармейцев, грабили деревни, расстреливали сельчан. Эти без боя не сдавались, вступали в яростные схватки.