Развилка

Сахаров Василий Иванович

– Немцы в контрнаступление пошли?

– Да. Они под Калачом-на-Дону хороший ударный кулак собрали, подгадали момент, и пошли к Волге. Говорят, уже Голубинский взяли и Самофаловку отбивают. Если так и дальше пойдет, к вечеру возьмут Сталинград в полукольцо.

– Хорошо бы...
– протянул я и задал новый вопрос: - А про Кононова что слыхать?

– Прорвался к Аксаю. Красных накрошил столько, что вся степь в трупах, трофеи богатые взял и сел в оборону, ждет помощи.

– Красиво по тылам коммунистов Иван Никитич прогулялся.

– Точно, - согласился со мной Васильев

и пошел дальше.

Мы просидели на позициях еще час. Большевики не наступали, артобстрелов не было, а небо над нами по-прежнему чистое, ни чужих самолетов, ни своих. А когда нас деблокировали, и пластуны 1-й Кавказской казачьей дивизии при поддержке танков стали выдавливать красноармейцев из Котельниковского, а калмыки с черкесами двигались по степи и обходили противника с флангов, я вышел на улицу и медленно направился к нашему подвалу. Где мои казаки? Во время боя всех раскидало, многих видел, были живы. Но, наверняка, кто-то погиб и получил ранения, а я командир и обязан о них позаботиться.

Добравшись до подвала, я обнаружил перед входом в подземелье казаков моей группы. Они стояли над телами двух наших павших товарищей и, сняв каску, молча, я присоединился к ним. В полукилометре бой. Через дорогу в штабе суета, снова связисты волокут телефонный кабель и бегают солдаты. Но все это нас пока не касалось. Мы смотрели на мертвых братьев, и каждый думал о своем.

Впрочем, стояли недолго. Противно завыли мины, большевики решили напоследок напомнить о себе, и мы попадали наземь, а затем, прихватив с собой наших мертвецов, спустились в подвал.

– Погиба!
– из темного угла слабым голосом позвал меня Семен Николаевич Краснов.

Я подошел к нему. Он сидел на старых досках, был бледен и осторожно баюкал перевязанную левую руку, видимо, получил ранение.

– Выжил все-таки?
– снизу вверх, посмотрев на меня, сказал он.

– Так точно, господин генерал, - стоять было трудно, я присел на корточки и положил автомат на колени.

– Ты везунчик, сотник. Как и твои казаки.

– Дело не в везении.

– А в чем?

– В опыте.

– Да, наверное, ты прав. Но везение тоже имеет место быть, я знаю, о чем говорю. Как там наверху?

– Мины, - я был краток.

– Большевики отступают?

– Да.

– У тебя спирт есть?

– Нет.

– Жаль.

Краснов помедлил и, желая высказаться, сбросить с души груз, сказал:

– Знаешь, сотник, а я ведь был за то, чтобы уничтожить твою группу, когда вы золото Кубанской Рады притащили. И я такой не один.

– Я догадывался об этом, Семен Николаевич, и никого не виню. Окажись я на вашем месте, скорее всего, тоже за это выступил. Поэтому обид нет и быть не может. Каждый на своем месте.

– Это хорошо, что ты все понимаешь, и пока мы с тобой без посторонних, хочу еще кое-что сказать.

– Если секретное, то не стоит. У меня в голове уже столько тайн, что иногда страшно становится.

Семен Николаевич еле заметно улыбнулся, по крайней мере, попытался изобразить улыбку, а потом продолжил:

– В этот раз большевиков отобьем, уже почти отбили, и мы получим передышку. Но потом они снова придут, и

опять будет литься кровь. Вот только главный враг даже не они. Он внутри. Мы сами между собой постоянно спорим и грыземся. Нет единства и это хуже всего. Одни за веру спорят, другие за форму правления, третьи ищут компромиссы с коммунистами и надеются договориться с Йоськой Сталиным, четвертые уже с англичанами и американцами за нашими спинами пытаются сговориться, а пятые хотят Петра Николаевича подсидеть. Если смотреть снаружи, мы крепки, а если изнутри, сразу видны червоточины. С этим пора кончать, нельзя давать слабину, и потому скоро будет создано Министерство Государственной Безопасности Доно-Кавказского Союза.

Он сделал паузу и я спросил:

– Как НКВД?

– Именно.

– И моя группа перейдет в ведение Госбезопасности?

– На лету все схватываешь. Отдел "Контроль" станет частью МГБ и вы, конечно, тоже. Или ты против?

– Надо посмотреть, что получится, и чем именно новая структура станет заниматься.

– А если останешься недоволен?

– Постараюсь перевестись в армию. Например, к Берингу.

– Ну да... Вы старые друзья... Но с этим не торопись... Послужи и осмотрись, потом поговорим об этом подробней...

– Понял вас, Семен Николаевич.

– Вопросы есть?
– Краснов поморщился от боли в руке.

– А как на это отреагирует СВР? Мы ведь вроде с этим Союзом сотрудничали.

– Не обращай внимания. СВР всего лишь прикрытие для одного человека, который ведет собственную игру.

– Бискупского?

– Почему Бискупского?
– удивился генерал.

– Ну как же... Я слышал, что именно он стоит во главе СВР...

– Это не так. Иногда его выставляют на передний план, как громоотдвод, чтобы он к себе внимание привлекал. Но на деле он фигура на шахматной доске.

– И кто же этот таинственный игрок, который стоит хитроумные комбинации?

– Послужишь в МГБ и все узнаешь. Всему свое время.

Краснов замолчал. Обстрел прекратился и, оставив генерала дальше баюкать руку, я вышел из подвала и закурил.

Пыхнул папироской и задумался. С того момента, когда я, боец Красной армии, принял свой первый бой, не прошло и двух лет. А событий за этот срок столько, сколько иному человеку за всю жизнь не пережить. Судьба играла со мной, и вот ее очередной финт - в самом скором времени я окажусь в структуре МГБ Доно-Кавказского Союза. Хорошо это или плохо, сказать пока не могу. Смутно все, много странностей вокруг и тайн.

"Плевать, - подумал я, выбрасывая недокуренную папиросу, - живы будем, не помрем, нам бы день простоять и ночь продержаться, как писал советский писатель Гайдар".

На улице рев танкового мотора. Я решил, что это снова прорвались советские танки, и хотел схватиться за оружие, а потом спрятаться. Но оказалось, что танки наши, из механизированного батальона 1-й Кавказской казачьей дивизии. А впереди стандартный советский КВ-1, который был захвачен казаками в одном из сражений и снова поставлен в строй. Машина серьезная и грозная, а на ее броне сидел мой родственник Кондрат, который меня не узнал и, спрыгнув наземь, окликнул: