Развод. Новая жизнь "ягодки"
Шрифт:
— Добрый вечер, — вежливо отвечаю, заметив, что улыбка девчонки не касается её глаз, из которых сыплются молнии. И все до единой целятся в меня.
Она прекрасно знала, что идёт в дом своего отца.
— Я как раз показывала Ане твои последние картины, — Катя продолжает беспечно трезвонить, не замечая гнетущей атмосферы.
— Да, у вас отлично получается, — поддакивает незваная гостья, — для любителя, конечно. Кстати, моя мама тоже рисует. Правда, совсем на другом уровне, но и вы молодец, видно, что стараетесь. Ой, — прикрывает
Лжёшь, мерзавка мелкая!
Именно этого ты и хотела.
За тем и появилась здесь.
— К сожалению, я могу уделять живописи лишь несколько часов в неделю, не больше, — погоди, я тоже умею кусаться. — Обычно занята заботой о муже и детях. Рада, что у твоей мамы есть много времени на самосовершенствование. Видимо, папа каждый день помогает ей по хозяйству?
Лицемерная улыбка Ани меркнет, а я чувствую себя победительницей. Целых две секунды испытываю эйфорию.
Ровно до момента, как понимаю, что наступила на больное место шестнадцатилетней девчонки, которая совершенно не виновата в проступках своих родителей.
Мда, зрелая я личность.
Умничка просто.
Горжусь.
— Катя, поставь, пожалуйста, воду на пельмени, — пытаюсь переключиться с самобичевания на бытовые заботы.
— О, кстати, насчёт еды, ты печеньки готовила? Мы зашли, я сразу запах почувствовала, — воодушевляется дочь. — Ань, у мамы умопомрачительное печенье получается, обязательно попробуй!
— Ты ошиблась. Может, от соседей запах перешёл по вентиляции, — я даже при взведённом пистолете у лба буду всё отрицать, — мне пельмени-то тяжело приготовить. Какие уж тут десерты?
— Жаааль, я уже обрадоваться успела, — делает обиженную моську, а я глушу материнский инстинкт и желание дать дочери всё и сразу.
— Приготовлю, когда снимут гипс. Обещаю.
Пока иду в комнату одеться в домашнее, думаю, куда бы перепрятать контейнер с оставшимся дома печеньем.
Заканчивая с переодеванием, я слышу, как открывается входная дверь.
— Семья, я дома! — похоже, муж и сегодня решил не задерживаться на работе.
Вечер окончательно перестаёт быть томным.
Я выхожу в коридор как раз в тот момент, когда у Владика отпадает челюсть и начинают бегать глазки.
— Привет, дочь, — бросает он настороженно.
— Привет, папуль, — Катя подлетает к нему и целует в щёку под препарирующим взглядом Ани, — Знакомься, это Аня.
— Мы знакомы, — мрачно заявляет та.
Да неужели?!
Муж столько лет водил меня за нос, чтобы вот так облажаться?
— Катя, помнишь, я недавно заезжал к твоей классной руководительнице? Аня тоже была там.
Выкрутился, гадёныш.
Впрочем, сомневаться не приходится. Подлые люди всегда выкручиваются, а мой супруг отточил это умение до превосходства.
— Аня, ты пообедаешь с нами? — с трудом натягиваю улыбку.
— Её, наверняка, ждёт дома мама, — влезает Владик, не давая девочке
А вот это вряд ли.
Костьми лягу, но не пущу. Не позволю вытирать об себя ноги. Наша семья для него — ошибка, а любимую доченьку катать будет?
— Милый, я сегодня плохо себя чувствую, голова кружится. Лучше останься, мало ли что. А Ане мы такси вызовем, если она не способна добраться до дома самостоятельно.
— Ты уверена, что не справишься сама? — отвечает растерянно, переводя взгляд с Ани на меня, пока я с видом умирающего лебедя прикладываю руку ко лбу. — Да-да, ты права. Я сам вызову такси, иди отдыхай.
Вот так неожиданно совместными усилиями мы с мужем выставляем его бастарда из дома.
Интересно, Владик испытывает угрызения совести?
Хотя бы вполовину меньше моих сожалений. Ведь Аня действительно ни в чём не виновата.
После ухода гостьи, мы ужинаем, а затем Катя под моим руководством жарит куриное филе на завтра и готовит лапшу. Нет худа без добра. Так, глядишь, и сделаю из неё хозяйку.
Дима без напоминаний убирает со стола и включает посудомойку, а Владик старательно развлекает нас всевозможными новостями. Мы проводим время, как настоящая дружная семья, и я бы назвала этот день идеальным, если б моё сердце не было склеено из тысяч крохотных осколков, способных рассыпаться в любой момент от неверного движения.
— Мааам, — шепчет мне в ухо сын, когда нас не слышат остальные.
— М?
— Прости нас, пожалуйста.
— За что?
— Мы должны были уделить внимание тебе после выписки, а вместо этого начали требовать твою заботу.
Моё мамское сердце тает и уже готово растечься лужицей от извинений и тёплых слов Димы.
— Кстати, если угостишь меня печеньем, то я никому не скажу, что нашёл его, — скалится во все зубы.
Вот ведь паразит.
— Забирай половину, — цежу еле слышно, чуть сдерживая смех, а затем мстительно добавляю: — Но не думай, что это спасёт тебя от семейной лепки котлет в выходные.
— Ну, мам! Я же извинился!
— И я тебя простила. Более того, — снова понижаю голос до шёпота, — угощу вкусняшкой. Но это не повод отдаляться от семьи, так что освободи выходные от дел. Всё, иди давай, я хочу отдохнуть.
Утром я снова делаю вид, что сплю. Катя, походив вдоль моей кровати туда-сюда, удаляется самостоятельно гладить блузку, так и не решившись меня разбудить.
Может, со временем она всё же додумается готовить форму с вечера?
Слушая, как семья уходит, я задаюсь вопросом: что же мне делать дальше? Лёжа в больнице, я грезила о мести. О том, чтобы Владик пожалел о своём поступке. Чтоб умолял меня остаться вместе с ним. Желательно на коленях.
А сейчас? Чего я хочу сейчас?
Я даже кольцо сняла, когда запретила себе плакать. И до сих пор его не ношу. Всё жду, когда благоверный заметит. Но, похоже, он вообще на меня не смотрит.