Развод. Ты предал нашу семью
Шрифт:
— Сегодня день начался как-то не очень, — щелкает по клавиатуре. — Вы у меня третья за сегодня. И никто из вас не писался кипятком от радости. Одна разрыдалась, вторая ушла в молчаливый ступор, а вы скандалите, будто это я постаралась для двойни, — переводит взгляд с экрана на меня и устало говорит, — дети — это счастье.
— Пять счастий как-то многовато! Я же пила таблетки.
— Ну вот, — вновь смотрит на экран, — Гормональные контрацептивы тоже повышают шанс многоплодной беременности. Ну и таблеточки стоит
— А то я не знаю, — натягиваю брюки.
— Откуда такая паника? Муж не будет рад?
— Это не ваше дело, — зло застегиваю ширинку.
— Согласна, — сосредоточенно щелкает клавиатурой.
Сжимаю переносицу, медленно выдыхаю, пытаясь собраться с мыслями, и шепчу:
— Извините меня. Я не должна была срываться на вас. Я… У меня сейчас все очень непросто в жизни, поэтому…
— А жизнь бывает простой? — спрашивает узистка. — Она простая для дураков и блаженных. И вы можете успокоить себя тем, что у вас не тройня, например, или даже не квартет. А могло бы и пятеро быть.
— Прекратите, — на меня накатывает волна тошноты.
— Процент, конечно, маленький, но жизнь любит преподносить сюрпризы. У меня как-то была женщина и с шестью. Тяжелая была беременность, все недоношенными родились, но живыми. Выходили.
Гудит принтер. Через минуту Узистка крепит степлером снимок к заключению и протягивает его мне:
— Я отправлю вашему врачу еще и электронный вариант. И она подтвердит мои слова. У вас все получится.
— Думаете? — жалобно шепчу я и вот-вот разрыдаюсь.
Я-то и одного не планировала рожать, а тут двоих! И я хочу потребовать от узистки, чтобы она все исправила. Да, это глупо, но я не могу сейчас мыслит рационально. Я, как женщина, которую ждет развод из-за беременной потаскухи, паникую. Я вся в холодных мурашках. От макушки до пят.
Двое!
Только решила, что я возьму себя в руки и включу голову, как мне по ней опять шандарахнуло.
И кто-то должен взять меня на ручки, прижать к себе и шепнуть, что все будет хорошо. А потом не мешало бы чмокнуть в носик, укрыть одеялком и принести чашку горячего чая.
Но меня ждет развод, юристы, адвокаты, беготня с горящей задницей, попытки вырулить с Глебом из дерьма не психованными и дергаными врагами. А еще жуткий токсикоз, отеки, эмоциональные горки и пятнистая рожа.
Я ненавижу свою жизнь.
Как же я завидую сейчас одиноким женщинам. Или молодым девочкам, которые могут упорхнуть из брака легкими бабочками в светлое будущее, гордо встряхнув волосами и вскинув подбородок.
— Вы же мать с опытом, — узистка подбадривающе улыбается, вырывая меня из бурлящего потока мыслей, — точно справитесь. А если муж выкобенивается, пару раз приложите о его голову сковородкой.
Нервно смеюсь и сдавленно отвечаю:
— Все куда сложнее.
— Нагуляла? — шепчет узистка и
— Нет, — медленно качаю головой. — Я пойду.
— Давай, мать, — решительно смотрит на меня. — Сопли не распускай.
Отступаю, подхватываю пиджак и выхожу. Перед глазами все плывет. Не распускать сопли?
А я вот хочу соплей, слез и криков.
Мне надо на воздух. Подставить лицо под холодный ветерок, собраться с духом и только потом вернуться к врачу, который подтвердит слова узистки.
Я жду двойню.
Несколько поворотов. Плетусь мимо регистрационной стойки, милая девушка-администратор клиники говорит:
— Хорошего дня.
— Я еще вернусь. Мне надо подышать…
В дверях сталкиваюсь с худой женщиной, тихо извиняюсь и выхожу на крыльцо.
И не сразу понимаю, что в нескольких шагах от лестницы стоит Глеб, спрятав руки в карманы.
— Вот черт… — короткий смешок, и я прикладываю ладонь ко лбу.
— Рассказывай, — смотрит на меня в напряженном ожидании, переводит взгляд на бумажки в моей руке и делает шаг к лестнице. — Нин. Ты чего молчишь?
Глава 27. Это лирика
— Нина…
Явился. За такси, что ли, проследил?
Каков мерзавец.
Обрюхатил студентку. Но это ладно.
Он одарил меня двойной радостью.
Это что вообще такое! В сорок пять лет после подозрений на рак простаты так четко выстрелить в меня и пробить гормональную защиту.
Вот это наглость.
И только он мог так меня нагнуть.
Сволочь.
— Нина, — в его глазах пробегает тревога.
Вот же бык-осеменитель. Ни стыда, ни совести. Я согласна была на одного, а он меня на двух развел.
— Нина… Только не говори, что ты…
Я спускаюсь на несколько ступеней, сворачиваю заключение узистки в трубочку. Ветерок треплет мне волосы и насмехается над моей удачливостью.
— Ты… козлина, Глеб… — еще на пару ступеней ближе к нему.
Настороженно вскидывает бровь.
— Нин…
Я молча кидаюсь к нему и я в ярости избиваю бумажной трубочкой. Он уворачивается, а я продолжаю его остервенело лупить. По лицу, плечам, рукам.
— Знала бы, что ты мне такое приготовишь, то замуж бы за тебя не вышла!
— Нина!
— Заткнись!
Бац-бац-бац!
По лбу, по щекам, по макушке.
— Я не смог не приехать! Нина!
— Да лучше бы тебя кастрировали! Самец чертов!
Ловко уворачивается, резко отступает в сторону и возмущенно смотрит на меня.
Конечно! Я же на святое покусилась! На его фаберже! Как я посмела такое сказать?!
— Я должен быть тут!
Бросается ко мне, вырывает смятую трубочку из моих рук, когда я опять замахиваюсь, и рычит: