Разыскания истины
Шрифт:
Для всякого, кто хоть немного читал, очевидно, что почти все научные сочинения, а особенно те, которые говорят о физике, медицине, химии и о всех отдельных вещах природы, полны рассуждений, основанных на первичных и вторичных свойствах, как-то: притягательные, задерживающие, содействующие, противодействующие и т. п., — на свойствах, которые они называют тайными, — на специфических свойствах и на многих других сущностях, выводимых людьми из общей идеи бытия и из идеи причины явления, наблюдаемого ими. Это может произойти, мне кажется, лишь по причине той легкости, с какою людям дается идея бытия вообще, всегда присущая их разуму в силу непосредственного присутствия того, кто содержит в себе всякое
Если бы обыкновенные философы довольствовались тем, что излагали бы физику просто, как логику, дающую термины, пригодные, чтобы говорить о естественных предметах, и если бы они оставили в покое тех, кто связывает с этими терминами отчетливые и частные идеи, желая сделать себя понятным, то ничего нельзя было бы возразить против их образа действий. Но они хотят сами объяснять природу своими общими и абстрактными идеями, как будто природа абстрактна; и они безусловно требуют, чтобы физика их учителя, Аристотеля, была бы настоящей физи-
294
кой, объясняющей сущность вещей, а не просто логикой, хотя в ней нет ничего годного, кроме некоторых определений, весьма туманных, и нескольких терминов, столь общих, что они могут быть употребляемы во всякого рода философии. Наконец, они столь пристрастны ко всем этим мнимым сущностям и этим смутным и неопределенным идеям, которые сами собою возникают в их разуме, что они не способны остановиться достаточно долго на рассмотрении реальных идей вещей и признать их основательность и очевидность. И это и есть причина их крайнего невежества относительно истинных принципов физики. Считаю нужным подтвердить это на примере.
II. Философы достаточно согласны, что сущностью какой-нибудь
вещи должно считать то, что первым познается в этой вещи, что неотделимо от нее и от чего зависят все свойства, присущие ей.' Стало быть, чтобы найти, в чем состоит сущность материи, надо рассмотреть все свойства, присущие ей или содержащиеся в нашей идее о ней, как-то: твердость, мягкость, жидкое состояние, движение, покой, фигура, делимость, проницаемость и протяженность, — и прежде всего посмотреть, какой из всех этих атрибутов не может быть отделен от нее. Так как жидкое состояние, твердость, мягкость, движение и покой могут быть отделены от материи, потому что есть многие тела, не представляющие собой жидкостей, не имеющие твердости или мягкости, не находящиеся в движении или, наконец, не находящиеся в покое, то ясно, следовательно, что все эти
атрибуты для нее вовсе не существенны.
Но остаются еще четыре, которые мы мыслим нераздельными от материи, именно: фигура, делимость, непроницаемость и протяженность. Следовательно, чтобы узнать, какой атрибут должен быть принят за сущность, не следует более пытаться отделять их от материи, но только рассмотреть, какой будет первым и не предполагает другого. Легко признать, что фигура, делимость и непроницаемость предполагают протяженность, протяженность же ничего не предполагает; но раз дана она, даны и делимость, и непроницаемость, и фигура. Следовательно, должно заключить, что протяженность есть сущность материи, если предположить, что материя имеет только те атрибуты, о которых мы говорили сейчас, или им подобные, и я думаю, что никто не может усомниться в этом, если
серьезно над этим подумать.
Но трудность состоит в том, чтобы узнать, не имеет ли материя еще каких-нибудь других атрибутов, отличных от протяженности и от тех, которые зависят от нее; так что сама протяженность вовсе не будет существенна для нее и будет предполагать нечто, что для нее будет сущностью и принципом.
1 Если принять это определение слова «сущность», все остальное, безусловно, доказано; если его не принять, то сущность
295
Многие лица, очень внимательно рассмотрев идею, какую они имели о материи, и все атрибуты, известные в ней, размышляя также над явлениями природы, поскольку это позволяют сила и способность разума, глубоко убедились, что протяженность не предполагает ничего иного в материи или потому, что они не имели отчетливой и отдельной идеи об этой пресловутой вещи, предшествующей протяженности, или потому, что они не видели никакого явления, подтверждающего ее.
Ибо как, для того чтобы убедиться, что в часах нет никакой сущности, отличной от вещества, из которого они сделаны, достаточно знать, как может различное расположение колесиков произвести все движения часов, и затем не иметь никакой отчетливой идеи о том, что могло бы быть причиною этих движений, хотя бы у нас было несколько логических идей, — так точно, раз у этих людей нет отчетливой идеи того, что могло бы быть в материи, если отнять у нее протяженность; раз они не видят никакого атрибута, по которому можно было бы познать это нечто; и раз дана протяженность, даны и все атрибуты, которые мы мыслим принадлежащими материи; раз материя не служит причиною ни одного явления, относительно которого нельзя было бы допустить, что протяженность, различно формованная и различно движимая, может произвести его, — все это убедило их, что протяженность есть сущность материи.
Но как люди не имеют достоверного доказательства того, что в колесиках часов нет некоторого разума или какой-нибудь вновь созданной сущности, так никто не может без особого откровения утверждать, как геометрическое доказательство, что в камне нет ничего, кроме протяженности, различно конфигурованной. Ибо абсолютно возможно, что протяженность будет соединена с чем-нибудь иным, чего мы не постигаем, потому что не имеем о нем идеи; хотя кажется, думать и утверждать это довольно безрассудно, потому что противно рассудку утверждать то, чего не знаешь и не постигаешь.
Тем не менее, если даже предположить, что в материи есть нечто иное, помимо протяженности, это не помешает протяженности быть принятой за ее сущность, согласно только что данному определению этого слова, если осторожно относиться к этой мысли. Ибо, наконец, все существующее в мире, безусловно, необходимо должно быть или бытием, или состоянием какого-нибудь бытия; внимательный ум не может это отрицать. Протяженность же не есть состояние какого-нибудь бытия, следовательно, она есть бытие. Но так как материя не есть нечто составное из нескольких субстанций, как человек, состоящий из тела и духа; так как материя есть лишь одно бытие, то очевидно, материя есть нечто иное, как протяженность.
Чтобы доказать теперь, что протяженность не есть состояние какого-нибудь бытия, но действительно бытие, следует заметить, что нельзя мыслить состояния бытия, не мысля в то же время бытия, состоянием которого оно будет. Нельзя мыслить круглой формы, например, не мысля протяженности, потому что, если состояние бытия есть лишь само бытие известного рода, — круглая форма,
296
например, воска есть лишь сам воск известного образа, — то, очевидно, нельзя мыслить состояния без бытия. Следовательно, если бы протяженность была состоянием какого-нибудь бытия, то нельзя было бы мыслить протяженность без этого бытия, состоянием которого была бы она. Между тем весьма легко мыслится она совсем одна. Итак, она не есть состояние никакого бытия, а следовательно, она есть сама по себе бытие. Так что она составляет сущность материи, потому что материя лишь единое бытие, а не составное из нескольких, как мы это только что сказали.