Разыскания истины
Шрифт:
Но я не буду останавливаться на объяснении того, почему известные тела не гибки, а некоторые другие гибки, ибо для этого, безусловно, необходимо знать отчетливо физику г-на Декарта, фигуру его элементов и частиц, составляющих отдельные тела. Читатель, знакомый с трудами этого философа, довольно легко представит себе, что может быть причиною названного явления; читатели, не знакомые с этим автором, будут лишь смутно понимать те доводы, которые я мог бы привести по этому вопросу.
Я не остановлюсь также на разрешении весьма многочисленных возражений, которые, как я предвижу, могут быть сделаны против установленных мною положений, потому что если их сделают люди, не знающие настоящей физики, то, отвечая им, я лишь наскучу им и рассержу их, но не удовлетворю;
Я не говорю здесь о смежности, ибо очевидно, что вещи смежные соприкасаются так мало, что всегда между ними проходит большое
589
количество тонкой материи, которая, силясь продолжать свое движение по прямой линии, препятствует им соединиться.
Что касается связи, существующей между двумя кусками мрамора, отполированными друг о друга, я объяснил уже ее. Нам ясно видно, что, хотя тонкая материя и проходит постоянно между этими двумя кусками, как бы тесно соединены они ни были, воздух не может пройти между ними, а вследствие именно его давления эти два куска мрамора сжимаются и давят друг на друга, так что нам трудно отделить их, если не заставить их скользить один по другому.
Из всего сказанного очевидно, что и непрерывность, и смежность, и связь двух кусков мрамора будут в пустоте одним и тем же свойством, ибо мы не имеем о них отдельных идей; следовательно, различать их не по отношению их к окружающим телам, а абсолютно — значит говорить о том, чего мы не понимаем.
Теперь я приведу некоторые свои размышления относительно воззрения г-на Декарта и корня его заблуждения. Я называю его воззрение заблуждением, потому что я не нахожу никакой возможности защищать то, что он говорит о правилах движения и о причине твердости тел в конце второй части своих «Начал» во многих местах, и как мне думается, я достаточно доказал истинность противоположного воззрения.
Вполне ясно понимая, что материя не может двигаться сама собою и что естественная движущая сила всех тел есть не что иное, как общая воля Творца природы, а следовательно, что передача движений тел при их взаимной встрече зависит не от чего иного, как от этой воли, этот великий человек пришел к мысли, что правила различной передачи движений могут быть даны лишь соответственно пропорции, существующей между различными величинами сталкивающихся тел; ибо постичь намерения и волю Божию невозможно. Решив же, что всякая вещь обладает силою пребывать в том состоянии, в каком она находится, будет ли она в состоянии покоя или в движении, — ибо Бог действует всегда одинаковым образом, а Его воля и составляет эту силу, — Декарт пришел к выводу, что покой имеет такую же силу, как движение; а затем он стал измерять действие силы покоя по величине тел, находящихся в покое, подобно действию силы движения, и дал те правила передачи движения, которые изложены в его «Началах», и то объяснение причины твердости тел, которое я старался опровергнуть.
Довольно трудно, впрочем, не согласиться с мнением г-на Декарта, если рассматривать вещь с той же стороны, как он. Ибо если передача движений зависит только от воли Творца природы и если мы видим, что все тела пребывают в том состоянии, в которое они раз были приведены, будет ли то покой или движение, тогда, по-видимому, мы должны искать правила различной передачи движений при встрече тел не в воле Божией, которая нам неизвестна, но в пропорции, существующей между величинами этих тел.
590
И меня удивляет не то, что г-н Декарт пришел к этой мысли;
а лишь то, что он не исправил ее, когда, подвинувшись в своих занятиях
Меня удивляет то, что в параграфе 132 в четвертой части силу известных тел выпрямляться он приписывает этой тонкой материи;
в параграфах же 55 и 43 во второй части и в других местах он не приписывает этой тонкой материи твердости тел или противодействия, оказываемого телами, когда мы пытаемся согнуть и сломать их, тут он приписывает твердость только покою частиц тел. Мне же кажется очевидным, что причина, которая выпрямляет и делает упругим известные тела, есть та же самая причина, которая дает телам силу противодействовать, когда хотят сломать их; ибо сила, прилагаемая нами, чтобы сломать сталь, разнится лишь незначительно от усилия при сгибании стали.
Я не намерен ни приводить здесь те многочисленные доводы, на которые можно указать в подтверждение моего взгляда, ни отвечать на некоторые возражения, хотя это можно было бы сделать, основываясь на том, что есть такие твердые тела, в которых упругость незаметна, и, однако, сгибать их довольно трудно. Ибо для ниспровержения этих возражений достаточно принять во внимание, что тонкая материя не может легко пролагать себе новые пути в телах, которые ломаются, когда их сгибают, как например в стекле или в закаленной стали, и она легко пролагает себе новые пути в телах, состоящих из частиц с разветвлениями и неломкими, как например в золоте и свинце; и наконец, нет ни одного твердого тела, которое не обнаруживало бы некоторой, хотя и небольшой, упругости.
Довольно трудно допустить мысль, чтобы г-н Декарт положительно находил, что причина твердости отличается от причины, производящей упругость. Кажется более вероятным, что он недостаточно размышлял об этом предмете. Когда человек долго размышлял о каком-нибудь предмете и нашел удовлетворяющее его решение по поводу вопросов, которые он желал знать, то часто он больше к ним не возвращается. Ему кажется, что мысли, которые он имел тогда, неоспоримые истины и бесполезно рассматривать их дольше. В человеке есть столько вещей, отвращающих его от прилежания, склоняющих его к слишком поспешным утверждениям и приводящих его к заблуждениям, что, когда разум, по-видимому, и остается удовлетворенным, он не всегда, однако, бывает хорошо осведомлен об истине. Г-н Декарт такой же человек, как и мы; такой основательности, правильности, обширности и проницательности ума, какая обнаружилась в его трудах, мы редко можем встретить, — я признаю это, — но он не был непогрешим. И есть основание думать, что поскольку он был так убежден в своем воззрении, то не принял во внимание, что в своих «Началах» он утверждал в продолжении нечто противоположное тому, что говорил в начале. Он опирался на весьма правдоподобные и весьма вероятные доводы, но не такие,
591
однако, чтобы он был вынужден принять их. Он мог еще удержаться от суждения, а следовательно, он должен был это сделать. Недостаточно было рассмотреть в твердом теле то, что может сделать его таковым; он должен был также подумать о невидимых телах, которые могут сделать тело твердым, как г-н Декарт и подумал о них в конце своих «Начал философии», когда он им приписывает причину упругости; он должен был сделать точное подразделение, обнимающее собою все, что может содействовать твердости тел. Недостаточно также было искать причину ее в воле Божией;
следовало подумать о тонкой материи, окружающей их. Ибо хотя существование этой материи, находящейся в очень сильном движении, и не было еще доказано в том месте его «Начал», где он говорит о твердости, но оно не было и отброшено; следовательно, он должен был задержать свое суждение и припомнить, что то, что он написал о причине твердости и о правилах движения, должно быть вновь пересмотрено, а мне думается, он не сделал этого с достаточною тщательностью. Или же он недостаточно рассмотрел истинное основание одной вещи, которую очень легко узнать и которая в то же время имеет громадное значение в физике. Я объясню ее.