Разыскания истины
Шрифт:
Появление в печати «Трактата о природе и благодати» встревожило также Боссюэта. Хотя он и не мог указать отдельных мыслей, которые внушили бы ему подозрение насчет ортодоксальности автора, но общее направление книги казалось ему подозрительным. Неоднократно требовал Боссюэт от Мальбранша печатных разъяснений в духе католической церкви, но Мальбранш в свое оправдание отсылал всякий раз Боссюэта к изданным уже трудам и уклонился от полемики, откровенно высказав мотивы, побуждавшие его поступать подобным образом. В одном из писем к могущественному прелату он говорит: «Я не могу вступать с Вами в собеседование относительно данного вопроса: я опасаюсь или нарушить должное Вам почтение, или не отстаивать с надлежащею твердостью воззрений, которые мне и многим другим представляются весьма истинными и поучительными». Тогда Боссюэт поручил Фенелону выступить с опровержением нового и опасного учения.2 Впрочем, дальнейшие труды
«Беседы о метафизике» — самый значительный труд Мальбранша после «Разысканий истины». Это сочинение представляет собою
' Полемические статьи Мальбранша частью были приложены к позднейшим изданиям его трудов, частью появились в 4-томном, им самим составленном сборнике в 1709 году.
2 См. его «Reputation du systeme de la nature et de la grace» и знаменитое слово на погребение Марии Терезии.
12
Е.СМЕЛОВА
резюме всей его философии, как философии религии, так и природы. Окончательно уяснив себе в полемике начала системы, убедившись более чем когда-либо в истинности ее и почувствовав свою силу, Мальбранш мог дать новое изложение своих убеждений и найти для защиты их новые, богатые и точные формулы. В лице Теодора он изобразил себя со своими заветными думами и стремлениями. К этому времени относится запрещение Римом его «Трактата о природе и благодати». Мальбранш встретил это спокойно. В одном из писем он говорит по этому поводу: «Неприятна эта новость была для меня только в том отношении, что, может быть, некоторым лицам мои книги были бы полезны, а теперь они не станут читать их. Впрочем, запрещение этой книги в Риме явится для многих, даже в Италии, поводом раздобыть ее. Это не значит, чтобы я одобрял такой образ действий. Если бы я жил в Италии, где случаются подобные запрещения, я не желал бы прочесть книгу, осужденную инквизициею, ибо следует повиноваться законной власти. Но во Франции этого трибунала нет, а следовательно, трактат здесь будут читать. Запрещение побудит даже прочесть его с большим вниманием, так что истина скорее установится, если я, как думается мне, прав. Будем всегда любить истину и всеми своими силами постараемся сообщать ее другим per infamiam et bonam famam».
Если в целом Мальбранш оставался верен выработанным им воззрениям навсегда, он охотно и открыто признавал в частностях свое заблуждение, когда убеждался в нем. Так, свою теорию законов движения Мальбранш впоследствии переработал заново под влиянием Лейбница. Знакомство с Лейбницем началось еще в 1672 году, когда Лейбниц в бытность свою в Париже часто встречался с будущим автором «Разысканий истины» и беседовал с ним. Особенно занимал их в то время вопрос, достаточно ли одной делимости материи для объяснения подвижности ее. Мальбранш видел ошибочность законов движения, данных Декартом, и видоизменил их, но главнейшее из теории Декарта он удержал. Позже между Маль-браншем и Лейбницем шла деятельная переписка, и в своем трактате «О законах передачи движений» («Traite des lois de la communication des mouvements»), изданном в 1691 году, Мальбранш сделал большие уступки Лейбницу.
После напечатания «Бесед о метафизике» для Мальбранша настал период покоя, период неоспоримой славы. В своей скромной келье на улице Saint-Honore, которую, за редкими исключениями, он почти-не покидал с самого поступления в Общину, он видел известнейших ученых и мыслителей и знатнейших лиц — соотечественников и иностранцев, — которые искали беседы с ним, как с одним из величайших людей века. Философские идеи его проникли даже за океан в Китай, где приобрели последователей среди католических миссионеров. Это обстоятельство побудило Мальбранша написать небольшую «Беседу одного христианина-философа с китайским фи-
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
13
лософом» в надежде приобрести Христу новых прозелитов. Так жизнь его, жизнь ученого и монаха, наполняли философско-бого-словские и научные труды,' обширная корреспонденция, беседы с почитателями и друзьями, которых у него было немало, так как возвышенная и бескорыстная любовь его к истине и нелицемерное пренебрежение к благам мира, помимо талантливости его, привлекали к нему сердца. В часы отдыха Мальбранш любил заниматься музыкою, игрою на бильярде, но самое большое удовольствие он находил в разговорах и играх с детьми. Суровые отзывы Мальбранша о мыслителях, увлекающихся красотою изложения в ущерб истине, и порицание воображения заставили считать его врагом поэзии, но мнение это ошибочно. Наряду с Гоббсом, Бэконом, Ньютоном в его библиотеке красовались Буало, Мольер, греческие и римские классики, да и сам он, обладая художественным талантом, охотно прибегал к выражениям «трогательным, живым и приятным». Его
С течением времени тяготение к душевному покою, чистому созерцанию в уединении, окончательно взяло верх над стремлением пропагандировать истину, и он больше не отвечал на возражения и не вступал в полемику. «В моем возрасте, — сказал он, когда ему сообщили о новом его критике, иезуите Дютертре, — не должно терять времени на диспуты». Как раньше, в молодости, строго научные стремления уступили место метафизическим интересам, так теперь метафизика отошла на второй план перед моралью. Последние годы жизни Мальбранш провел в размышлениях о смерти. В 1704 году Мальбранш перенес довольно продолжительную болезнь и с тех пор заметно слабел год от года. За несколько дней до смерти его посетил Беркли. Мальбранш по слабости уже не принимал посетителей, и знаменитому философу пришлось довольно долго добиваться свидания. Беседа их, слишком живая и страстная, как говорят, вызвала ухудшение состояния здоровья Мальбранша и ускорила конец. Мальбранш умер 13 октября 1715 года.
' Мальбранш писал сочинения по математике и физике, за каковые был избран в члены Академии Наук.
14
Е.СМЕЛОВА
«При изучении отдельных систем или учений мы должны прежде всего стремиться понять в них именно то, что в них всего дороже для самих их создателей».
Князь С. Трубецкой
II
Относительно Мальбранша установился взгляд, что в основу человеческого знания он полагает метафизику. Она служит тем фундаментом, считает, например, Жоли,1 на котором Мальбранш воздвигал свою систему, а не крышею, завершающею здание. С метафизики, обыкновенно, и начинают изложение доктрины Мальбранша, выводя из положения: Бог один действует на нас, как следствие теорию видения в Боге и теорию вторичных, или случайных, причин. Этот взгляд правилен лишь отчасти, ибо сам Мальбранш ставил метафизический вопрос о сущности бытия в зависимости от теоретико-познавательного исследования, и, как бы ни казалась слаба с точки зрения современного знания его теория, он исходил всегда из гносеологии и был убежден в том, что важнейшие открытые им истины: видение в Боге и теория вторичных причин — были отнюдь не «метафизические мечтания»,2 а истины, имеющие опору в данных непосредственного внутреннего опыта.
Рассматривая акты нашего сознания, он по примеру своего великого учителя искал в чистом разуме такие «вечные, неизменные, истинные сущности»,3 которые, будучи точными фактами, устанавливали бы, как аксиомы, некоторые строго определенные основные положения. Этот путь представлялся единственно возможным исходом из безнадежного скептицизма и солипсизма, которые казались неизбежными следствиями только что найденной несоизмеримости явлений духа и материи. Различие души и тела, указывает Мальбранш в предисловии к «Разысканиям истины», было ясно познано всего несколько лет тому назад. Эта истина, новизна которой побуждала его подробнее остановиться на ней, в области психологии обязует нас тщательно рассмотреть и отделить то, что принадлежит телу, от того, что принадлежит душе. Детально анализируя все явления душевной жизни, Мальбранш находит, что не только слож-ные,нап'ример волевые движения, страсти, но и простейшие оказываются двойственными: все они слагаются из актов, из которых одни подпадают под категорию духа, другие — материи.
Возьмем, например, ощущение. Оно представляется нам единым, нераздельным актом, но на самом же деле состоит из четырех.
1 Henry Joly. Malebranche. Chap. II.
2 Entretiens sur la metaphysique. Vol. I.
3 Декарт в письме к отцу Мерсенну (1641 г.).
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
15
Воздействие внешнего предмета и состояние органа чувств, два первых акта суть явления материальные, т. е. толчок и движение;
состояние же души (собственно ощущение) и ее непроизвольные и сопутствующие им, произвольные суждения представляются психическими явлениями, не имеющими ничего общего с первыми.' Ведь одно и то же движение материи, различаясь лишь в степени, может вызвать столь различные ощущения по существу, как приятной теплоты и ожога, удовольствия и боли.
Итак, в ощущении, взятом с психической его стороны, нет ничего предметного. «Мир, в котором вы живете, вовсе не таков, как вы думаете, ибо он вовсе не тот, который вы ощущаете и видите».2 Все свойства, приписываемые нами телам на основании показаний внешних чувств, суть наши собственные модификации, которые вовсе не всегда предполагают отвечающий им внешний предмет. «Все эти цвета, радующие меня своим разнообразием и своею яркостью, все эти красоты, восхищающие меня, когда я обращаю взор на все окружающее, принадлежат мне самому».3