Реалити-шоу «Властелин мира» (сборник)
Шрифт:
Не верю своим глазам. Не понимаю. Звери падают, залитые кровью, звери взрываются кровавыми брызгами. Вот так, сами по себе. Публика ревёт в неистовстве, требует ещё, ещё…
– Они что… взглядом друг друга убивают?
– Вроде того, – кивает моя спутница, чудо в перьях, – я в этом не понимаю ничего… да никто не понимает…
– Они откуда вообще… такие?
Чудо в перьях отмахивается, да кто ж их знает. Уже жалею, что пришёл с глупой барышней, хочется спросить про зверей у кого-нибудь из мужчин, но мужчинам не до
Смотрю на арену, не понимаю. Не верю. Нет, никакой ошибки быть не может, вот они, взлетают в воздух, легко, будто всю жизнь только этим и занимались. Летают, обдают друг друга едким дымом, убивают взглядами, замертво падают на арену, взрываются жёлтым пламенем…
Публика требует ещё. Ещё. Чувствую, что и сам заворожён этим действом, этим безумием, бешеной бойней, ну давай, бей, бей, бей их, ещё-ещё-ещё, ач-ч-чёрт, промазал, бей, бей…
Арена вспыхивает пламенем, столб дыма вздымается к потолку, расплывается облачками. Зрители замирают, ждут, когда дым рассеется, ну же, ну… Напрасно ищу на арене хоть кого-нибудь, никого нет, только чёрная оплавленная масса, которую убирают поломойщики.
– Тьфу ч-чёрт, ничья… – шипит чудо в перьях, – задолбали со своей ничьей, третий день уже…
Бормочу какие-то слова утешения, мол, в следующий раз непременно повезёт. Конферансье срывающимся голосом объявляет антракт, да дайте арену очистить…
– А заведует кто всем этим?
– А вон мимо прошёл… в кабинет свой…
Иду за ним. За кем – ещё не знаю. Невысокий, сутулый, весь нескладный какой-то, такими бывают странники, которые вернулись очень и очень издалека. И прихрамывает, как странник, которого утомила дорога. И…
Иду за ним к кабинету, где он там находится, трогаю хозяина за плечо. Ещё толком не знаю, что буду говорить. Что буду делать…
Он оборачивается.
Пол уходит из-под ног.
Я узнал его только сейчас. А ведь странно, его снимки были во всех газетах, когда он вернулся откуда-то из ниоткуда, со звёзд, откуда не возвращаются. Его боготворили. Его прославляли. Его…
Потом он пропал, как-то внезапно пропал со всех передовиц, даже поговаривали, что он умер, или ему помогли умереть, потому что знал слишком много…
– Вы арестованы.
– Чего-о?
Показываю удостоверение, хоть его у меня ещё не отобрали каким-то чудом. Странник бежит – в глубину коридора, бросаюсь на него, как учили, швыряю на пол, поднимаю под себя…
– Откуда животные?
– Оттуда, – он тычет пальцем в небо.
– А поконкретнее нельзя?
– Нельзя.
– Это вас теперь привлечь можно… за жестокое обращение с животными. С очень редкими животными.
– Какие они, к чёрту, редкие, там их как звёзд на небе…
– Где там?
Не отвечает. Думаю, в каких жутких землях он побывал, под какими чужими солнцами, откуда притащил это… это…
Не знаю, что.
Они
Первый раз видел зверей, которые с такой злобой и жестокостью убивали друг друга. Ни за что. Без причины. Хладнокровно, расчётливо, будто выполняли какую-то работу…
Да и вообще, когда я последний раз видел, чтобы убивали друг друга…
Не помню. Я не застал то время, когда убивали, я родился, когда и кражи были не в порядке вещей. Никак не думал, что в городских трущобах до сих пор осталось это зверство, когда стравливают собак, птиц, змей… только тут похлеще. Много похлеще.
Ничего, всё расскажет. Как миленький. Под ментоскопом и не такие раскрывались, рассказывали всю подноготную, когда уже не остановить задержанного, выкладывает тебе всю свою биографию, первую-вторую-третью любовь, первую-вторую-третью ненависть, а в детстве под кроватью Глазастик жил, а под кровать смотреть нельзя было, там Глазастик, а…
А…
Подъехал шеф, я вышел ему навстречу, мне не терпелось сказать, что…
– Поймал-таки? – шеф прямо светится, я ему сболтнул по телефону про пришельцев, так шеф мне только что памятник не ставит…
– Ага… тёпленького взял… в притоне его…
– Во-от, всегда говорил, далеко пойдёшь, молоток, парень, молоток, вырастешь – кувалдой будешь…
Ну, не всегда, чуть не добавил я, еле успел промолчать…
– Этих-то видел? – подмигивает шеф. – Тварей?
– Ага, видел… жуть…
– А как они друг друга… взглядом на расстоянии…
– Ну. Я всё боялся, как бы они нас не поддели…
– Да не боись, там всё продумано, стекло стоит… Ну, где у тебя живодёр-то этот сидит?
– Вон, в камере… слова из него не выжмешь.
– Ой, ничего, выжмем, и слово, и не слово… будет знать, как гадости всякие народу показывать…
Шеф идёт к камере. Теперь ещё более заметно, что под хмельком, да не под хмельком, а под хмелищем, как вообще на ногах держится. Смотрит на арестованного, прищуривается ещё больше.
– Ко-о-го я ви-ижу? Сколько лет сколь-ко зи-им!
Хлопают друг друга по плечам, через решётку, шеф делает мне знаки, давай-давай, открывай, чего встал…
Открываю. Смотрю, как шеф тащит заключённого, или заключённый тащит шефа, уже не разобрать, устраиваются за столом, шеф ещё пытается что-то разлить по бокалам, не может.
– А я слышал… ты в звёздах там… погиб…
– Такие не погибают, знаешь…
– Развернулся, клуб открыл?
– Ну…
– Эти у тебя там… дерутся?
– Ну… звери, чисто звери, ты бы посмотрел…
– Ага… зайду как-нибудь…
– А-а, и все скажут, шеф полиции пришёл… этих смотреть…
– А я за… мак… за… масс… ки…
– Замаскируешься, говоришь? Ну-ну…
– Хорошо получаешь, с показухи со своей?
– Не жалуюсь… тебе отстегну, будь спок… семьдесят на тридцать.