Реализация
Шрифт:
В прохладной полутемной комнате на пушистых, мягких коврах, облокотившись на упругие, точно резиновые мячи, подушки, сидели Башкиров с Абдурахмановым с одной стороны, Китабулла с сыном - с другой.
Хушхаль, сын старейшины, вторил отцу, переводя с пушту на дари, за Хушхалем начинал говорить Абдурахманов, окончательно донося мысль старика до Башкирова. Спрашивал Китабулла, как живет товарищ полковник. Башкиров благодарил: хорошо, но только обижается товарищ полковник на старейшину. Сколько времени он и его люди не приезжают в бригаду. Совсем забыли командира, который так много хорошего сделал для Китабуллы.
Последние слова произнес Хушхаль быстрее, а лицо отца становилось все более задумчивым. Старик пристально посмотрел на Башкирова, а затем обратился к сыну. Тот встал, бесшумно ступая босыми ногами по ковру, вышел в другую комнату и почти сразу вернулся, держа в руках "дипломат" с замком-шифром под ручкой.
С такими чемоданчиками улетали солдаты в Союз, и Башкиров про себя усмехнулся, глядя на Хушхаля: "На дембель собрался".
Китабулла, положив перед собой "дипломат", начал говорить, что он с большим почтением относится к командиру. Пусть Аллах дарует ему множество лет, проведенных в сладости и покое, пусть никогда горе не коснется его своим крылом. Пусть полковник всегда будет счастлив и никогда не узнает трудностей, а если и настанут тяжелые времена, Китабулла обязательно придет ему на помощь. Кстати, сколько денег требуется уважаемому д'стасо ливо?
– Миллион, - не задумываясь, ответил Башкиров, прекрасно усвоив за время, проведенное в Афгане, что здесь, торгуясь, цену, как правило, сбивают наполовину.
Китабулла помолчал, а затем начал долго, витиевато говорить, то и дело поднося правую руку к сердцу. Смысл слов сводился к следующему: старейшина очень уважает полковника, но миллион - это слишком много, ровно половина легковой машины "Тойота". Китабулла печально улыбнулся. Он не очень богатый человек. В ответ Башкиров хищно показал зубы, и начался спор, сопровождаемый любезными взглядами и медовыми речами. Остановились на шестистах тысячах.
Китабулла щелкнул замками. Чемоданчик был набит толстыми пачками денег, плотно пригнанных друг к другу, точно патроны в обойме.
Двенадцать спрессованных, от этого кажущихся совершенно тонкими пачек в банковской упаковке легли горкой перед Башкировым.
Китабулла отодвинул "дипломат" в сторону, вопросительно глядя на ротного. Тот нехотя, с ленцой взял одну пачку, надорвал обертку и начал пересчитывать хрустящие, сладко пахнущие типографской краской бумажки.
Китабулла и Хушхаль разом заговорили, простирая руки то к деньгам, то к Башкирову и переводя взгляд с Абдурахманова на ротного. Башкиров понял все без перевода.
– Скажи им, что деньги счет любят. У нас, кстати, и поговорка есть: "Доверяй, но проверяй". Я доверяю, но чем черт не шутит? Так и скажи, назидательно пробурчал Башкиров, медленно перебирая пальцами прилипшие друг к другу бумажки с изображенными на них скачущими всадниками.
В эту минуту дверь открылась, и один из младших сыновей Китабуллы ввел в комнату Крылова.
Если бы в дом ворвались несколько крепких бородатых, обвешанных
Ротного прошиб пот, он выпрямился, глядя на "комсомольца". Глаза у того трусливо скакали по сторонам, но губы растягивались в подлой, все понимающей усмешке.
– Скучно стало. Решил вот чайку попить!
"Обманул, гад. Понял, что дело наклевывается, выждал немного и пришел", - обреченно подумал Башкиров, а вслух прохрипел:
– Обувь скидывай! Не топай по ковру, в гостях все-таки!
– Заработная плата?
– капитан прикидывал количество денег.
– Да.
– Тебе одному?
– Да.
– А мне?
Башкиров двинул в сторону Крылова запечатанную пачку, которая тут же отлетела обратно. Капитан смотрел на ротного зло, остервенело.
– За кого меня принимаешь? За идиота? Делить будем поровну!
– Ты что?
– опешил Башкиров.
– Здесь пятьдесят тысяч! Такие деньги на дороге не валяются. На них ты оденешься с головы до ног, да еще и останется.
– Мне лучше знать, что останется, а что нет!
– резко оборвал капитан, и ноздри его побелели.
– Значит, так: или пополам, или гореть тебе синим пламенем!
– Половины не получится. Бери две пачки - сто кусков. На большее не рассчитывай.
– Как бы не так. Ищи дураков, - зашипел Крылов, и его незагорелое лицо стало страшным.
– Думаешь, не понимаю, почему ты такой упорный? За тобой "бригадир" стоит. Но запомни - это последняя капля. Не согласишься - тебе не только партбилета не видать, но и роты своей. У нас тоже сила есть.
"Да, - подумал Башкиров, стараясь не смотреть в сторону "комсомольца", - прав был комбриг: из-за бабок он удавится, а вернее, кого хочешь удавит. И смелый оттого, что начпо такой же жлоб. Это он его науськал, накрутил. Что ж, посмотрим, кто кого".
И мысль, которая с самого подъема не давала ему покоя, которая беспокойно созревала в его подсознании все это время, медленно прорастала, набирая силу, окончательно завладела Башкировым. Неожиданно для себя ротный успокоился и ощутил в теле необычайную легкость. Он улыбнулся Китабулле и Хушхалю, приложил ладонь к тому месту, где по-прежнему спокойно и ровно билось его сердце.
– Пора. Спасибо. Ташшакур.
– Ладно, поехали к нашим, под кишлак.
– Собирая одна к другой пачки и укладывая их в карманы "лифчика", сказал Башкиров Крылову примирительно. Пополам, так пополам.
Выходя из комнаты, немного замешкался Башкиров, прижал к стене Абдурахманова и шепнул: "Бегом на четыреста восьмой! Скажешь Урюку, чтобы выходил на дорогу первым. Пойдете тихонечко, без рывков. Смотри, чтобы за этим чмом никого не было. Услышите выстрелы - жарьте вперед, не останавливаясь".
Таджик согласно прикрыл глаза изощренного убийцы и садиста и побежал к бронетранспортерам.
Машины медленно выползали из кишлака, распуская за собой светло-серые хвосты пыли. На головном бэтээре сидел, свесив ноги в командирский люк, Крылов. На другом точно так же - Башкиров. Прямо перед ним на откинутой крышке люка висел автомат. Ротный медленно взял его в руки, щелкнул предохранителем, подавая его вниз, до упора, и кивнул механику-водителю: "Остановись!"