Реальность мифов
Шрифт:
Нацисты не отнимали у обреченных последней надежды. Газовые камеры маскировались под «душевые», где, повышая у несчастных жизненный тонус, бросались в глаза плакаты: «Чистота! Гигиена! Вши опасны для твоего здоровья!»
Люди сразу начинали верить, что вытащили счастливый билетик в разыгрываемой смертью лотерее, что отныне с ними будут обращаться более человечно.
Убийцам легче и спокойнее работается, когда жертвы на что-то надеются. Поэтому и кольцо уготованной евреям участи сжималось не сразу. Страшного конца нельзя было избежать, но его можно было отсрочить хоть на несколько дней. Жизнь обреченных можно было хоть как-то облегчить, и члены юденратов, имевшие непосредственный контакт с убийцами, делали, в этом смысле, что могли.
Иное дело, что они почти ничего не могли. Их ждала гибель, как и всех.
Судьба же этих людей
Тем не менее они, как и все, до конца надеялись на что-то, ибо в конечном итоге весь смысл человеческой жизни сводится к ожиданию и надежде.
Своему другу Абе Ковнеру — бывшему узнику гетто и командиру партизанского отряда — Натан Альтерман сказал:
«Никто не убедит меня в том, что цвет нашей нации составляли подонки. Если бы я оказался в гетто, то был бы с юденратами».
Независимо от «гражданской музы» развивалась гармоническая поэзия Альтермана, его философская лирика, пронизанная трагическим мироощущением. По Альтерману, хаотическому неразборью этого мира противостоит вселенская гармония, высшая идея мироздания, постичь которую у нас не больше шансов, чем у обезьяны.
Поэму «Песни о казнях египетских» (1944) некоторые критики склонны расценивать как отклик на Катастрофу европейского еврейства. Если это и так, то Катастрофа послужила для Альтермана импульсом для создания произведения на все времена.
Он далеко уходит от классической библейской трактовки событий, происшедших в Древнем Египте за тысячу триста лет до новой эры.
Для него Египет символизирует все человечество, в муках и боли стремящееся к какому-то идеалу, самому человечеству неизвестному, но изначально заложенному в нем Творцом всего сущего.
Смысл жизни, возможно, и есть в постоянном умирании и в вечном возрождении и обновлении.
Но оставим в стороне философию.
«Песни о казнях египетских» — одно из самых совершенных творений Альтермана.
Сгущенная метафоричность, стремительное движение стиха завораживают, а сплетение мышц и нервов в каждой строфе и осязаемая зрительность образов заставляют вспомнить великие произведения живописи.
Так получилось, что мои друзья Геннадий Беззубов и Игорь Бяльский перевели одну и ту же главу из этой поэмы. Сами судите, какой из них лучше:
Поэзия хоть в принципе и непереводима, но воссоздаваема. Лучшим переводчикам, к счастью не так уж редко, удается все же, после всех мыслимых вивисекций, сохранить в новой ипостаси стиха дух оригинала.
Художник Александр Окунь как-то сказал: «Я могу скопировать картину любого мастера, но только не Рембрандта, ибо не понимаю, как он получал свой цветовой эффект…»
Переводить гениев, не поняв, как они получают свои «цветовые эффекты», — гиблое занятие.
У Николая Тихонова есть баллада о Давиде — привилегированном живописце французской революции и наполеоновской империи. Кисть Давида запечатлела убийство Марата — там, где оно произошло, — в ванной. На полотне видна рука убийцы — Шарлоты Корде. В балладе Тихонова поклонник художника его спрашивает: «Но, гражданин Давид, к чему рука убийцы патриота?»
Давид отвечает:
Шарлота неразумное дитя, И след ее с картины мною изгнан. Но так хорош цвет кисти до локтя Темно-вишневой густотой обрызган…Без сохранения — любыми средствами, любым способом — «темно-вишневой густоты» оригинала даже самый техничный перевод будет походить на гальванизированного покойника.
Не случайно лучшие переводчики — это лучшие поэты.
В сборнике же Альтермана, изданном «Библиотекой Алия», удач до обидного мало. Но все же они есть. Одна из них — перевод стихотворения «Рассвет после бури», сделанный талантливой израильской поэтессой Леей Гольдберг. Достаточно привести строфу из него, чтобы стало ясно: это работа мастера.
…Но пахнет улица Еще дождем, И памятник, сияя Мокрыми глазами, С моста глядится в водоем…«Памятник, сияя мокрыми глазами» — это уж точно бабочка…
Творческое наследие поэта огромно. Вышедшие в свет пятнадцать солидных томов включают большую часть написанного, хотя далеко не все. Правда, поэзия Альтермана теперь представлена полно. Кроме всех сборников — от первого «Звезды на улице» до последнего «Голубиный город», — в собрание вошло множество стихов из периодики и архива поэта. Просто поражаешься этой титанической работоспособности.