Реальный репортер. Почему нас этому не учат на журфаке?!

Соколов-Митрич Дмитрий Владимирович

– А кто это?

– Владимир Семенов. Он и Ходорковский – это два абсолютно противоположных типа предпринимателей. Семенов, конечно, не миллиардер, но по местным меркам тоже тот еще олигарх. Начал на заре перестройки с видеосалона, потом купил два грузовика, стал заниматься перевозками. Теперь у него восемьсот единиц техники, бензоколонки, гостиница, рестораны, вот этот развлекательный центр, в нефтяном бизнесе он один из крупнейших партнеров «Юганскнефтегаза». Но при всем при этом Семенов по складу характера какой-то… земледелец, что ли. Он весь в этом городе. Он вообще не выводит деньги в оффшор, игнорирует предложения о расширении бизнеса за пределы региона, все вложения делает здесь, кормит всех пенсионеров города, устраивает для малоимущих в «Империи» бесплатные вечера. В Нефтеюганске Семенов культовая фигура. Если бы его арестовали, тут случился бы реальный бунт. А Ходорковский – он всегда был не земледельцем, а скотоводом. Для него главное – его дело, все остальное – только питательная среда. Именно после знакомства с Семеновым Ходорковский

понял, что быть хоть немного земледельцем все-таки выгодно. Он кое-что даже успел сделать: построил спорткомплекс «Олимп», учредил «ЮКОС-классы». Но уже было поздно. Я уверен, что когда он писал свое покаянное письмо, он думал о Семенове.

Сила власти

– Начинаем церемонию открытия фестиваля «Новая цивилизация»! Сегодня в нашу школу съехались двадцать шесть ЮКОС-классов из двенадцати городов, – голос директора школы № i Нефтеюганска Ирины Славинской дрогнул. – Извините меня, я волнуюсь. Потому что трудные времена. Но мы выстоим!

ЮКОС-классы – это стратегический проект компании. Система подготовки кадров по японскому образцу – начиная со школьной скамьи. Это не только больший объем знаний и жизненная перспектива, но еще и особая идеология типа: «Мы – энергичные люди в свободном жизненном пространстве, будущая элита, только мы сделаем Россию цивилизованной страной».

Дальше пошли выступления ЮКОС-классов в жанре капустника:

– Мы стали идеалом, – заявил со сцены один ЮКОС-класс. – Нам трудно, но мы справляемся.

– Все мы дети ЮКОС-класса. ЮКОС – нам теперь отец, – продекламировали их коллеги из другой школы.

– Тебе повезло, ты не такой, как все, ты работаешь в ЮКОСе, – перепели Шнура ученики из поселка Пойково.

– Крошка-брат ко мне пришел и спросила кроха: «ЮКОС – это хорошо или это плохо? – начали участники фестиваля из Пыть-Яха. И закончили: – Крошка-брат в постель пошел и решила кроха: «ЮКОС – это хорошо. А не ЮКОС – плохо».

Под занавес школьный танцевальный коллектив задвинул на сцене «Хаву Нагилу», после чего был объявлен перерыв. Подхожу к активисту ЮКОС-движения Андрею Смирных и спрашиваю:

– Какой ты хотел бы видеть Россию лет через десять? Чего ей не хватает?

– Ей не хватает более сильной президентской власти.

– Не понял. Еще более сильной?!

– Ну да.

Профессиональные соображения

...

Все говорят: «Гражданская позиция! Гражданская позиция! У журналиста должна быть гражданская позиция!»

В некоторых жанрах журналистики она, наверное, действительно должна быть. Например, в публицистике. А в репортаже – ни в коем случае. Репортер с ярко выраженной гражданской позицией – это бракованный репортер.

Если вы собираетесь ехать в командировку лишь для того, чтобы проиллюстрировать свою заведомо сформированную точку зрения на происходящее, то вы должны понимать: это пройдет один раз, второй, но не пятый и не десятый. Репортер с предсказуемым видением окружающей действительности очень скоро становится неинтересен. Но дело даже не в этом. Дело в том, что незыблемая гражданская позиция репортера – это готовая почва для лжи.

Одно время мы работали в «Общей газете» вместе с хорошим репортером Вадимом Речкаловым. Это было еще во время первой чеченской войны. Вернувшись в очередной раз из командировки, он рассказал, как познакомился с одним удивительным боевиком – вполне интеллигентского происхождения. Вадим его спросил: «Как же так – ведь ты читал Достоевского, Толстого, Чехова. А теперь людей убиваешь…» На что удивительный боевик ему ответил так: «Настоящий мужчина должен уметь сбрасывать с себя культуру».

Взгляд, конечно, варварский, но отчасти верный – во всяком случае, если спроецировать его из искусства убивать на искусство делать репортажи.

Настоящий репортер должен уметь сбрасывать с себя свою гражданскую позицию. На задание нужно каждый раз идти, как в первый раз, и быть готовым к любому повороту сюжета. Гражданская позиция у репортера должна быть одна – профессионализм. Любая другая гражданская позиция в его положении аморальна, как бы красиво она ни выглядела на рынке гражданских позиций.

* * *

...

Чтобы правильно работать со словом, надо уметь молчать.

Не в смысле чего-то утаивать, недоговаривать или бояться, а просто – уметь правильно молчать. Как правильно дышать.

Вот попробуйте во время какой-нибудь бурной дискуссии или на дружеской шумной вечеринке просто взять и пять минут ничего не говорить. А лучше десять. Вы обязательно почувствуете, что я имею в виду.

Молчание – гораздо более эффективный метод познания, нежели говорение.

Если вы научитесь правильно молчать, вы сами поймете, когда репортеру нужно молчать, как и сколько.

* * *

...

Не бойтесь подставляться.

Уязвимость автора добавляет тексту убедительности и сбивает читателя с накатанного пути восприятия. Он вдруг ощущает вкус сложности и неясности. И этого вкуса тоже не надо бояться. Хороший репортаж должен быть полифоничен, как романы Достоевского. Главное, чтобы при всей

своей парадоксальности текст имел внутреннюю логику и хребет. Тогда эта неясность станет высшим проявлением ясности и читатель не сможет оторваться, а главное – ему нечего будет возразить по поводу прочитанного.

Можно, конечно, делать репортажи «в одни ворота», я сам не раз так делал, но это развращает, это работа в легком весе. Во рту накапливается тошнотворный вкус сладкого и хочется мяса. Сложность – это мясо.

* * *

...

Если говорить о технике, то самое главное, что должен уметь репортер, – это чувствовать деталь. Эта способность – слух репортера. Если у человека нет этого таланта, если медведь на ухо наступил – лучше выбрать другую профессию.

Иногда можно побывать на месте и даже не понять, что происходит. И даже не разобраться, кто прав, кто виноват. Но при этом вы успели увидеть и расшифровать событие на уровне подробностей и деталей. У вас появилось чувство уверенности, что этого добра достаточно. Когда вы начинаете писать, из деталей, как из пазлов, складывается не только текст, но и суть события. И сложиться она может, как и любой пазл, единственно правильным образом. Потому что деталь – это мысль репортажа и его рифма.

Стихотворение осмысляется помимо смысла. С репортажем бывает то же самое. У него вообще с поэтическим текстом больше общего, нежели с прозаическим. У них есть главное сходство – теснота. А в ней на первый план выступают ритм и дыхание.

Главное свойство детали – мотивированность. Немотивированная деталь – это мертвая деталь. Но не надо путать «мотивированность» со «смысловой нагрузкой». Слишком осмысленная деталь – это тоже мертвая деталь. Мотивированной может быть и совершенно бессмысленная на первый взгляд деталь. Как это объяснить, я не знаю. Это надо чувствовать.

Пример удачного использования детали: в репортаже Оли Тимофеевой «Москва сортировочная» (Русский репортер. 2009. № 28) все люди, занимающиеся отходами, – чистюли и педанты (деталь). Потому что бизнес на мусоре промывает мозги и очищает душу (мотивация).

* * *

...

Иногда репортеру приходится общаться с родственниками погибших. Точнее – только что погибших. Это очень трудно и психологически, и методологически, потому что люди в таких обстоятельствах говорить с журналистами не расположены.

Так нам кажется.

На самом деле они этого хотят. Даже очень хотят. Особенно если говорить с ними правильно.

Стопроцентного рецепта тут нет, каждая ситуация – индивидуальна. Но есть некоторые общие правила поведения, которые чаще всего работают.

1. Перед общением с такими людьми надо обязательно забыть, что ты журналист. И вести себя с точностью до наоборот тому, чего люди ожидают в этот момент от журналиста.

2. Они ждут, что ты сейчас набросишься на них с вопросами, а ты не начинай разговора вообще. Если есть время и возможность, можно просто побыть рядом с ними час, два, день. Психологически легализоваться. Наблюдать. Когда я делал репортаж из Видяево, где в тот момент находились родственники погибших подводников «Курска», я первые сутки вообще ни с кем не общался. Просто жил с этими людьми на одном корабле, ходил вместе обедать, смотрел рядом телевизор. На второй день они стали сами подходить и выговариваться.

3. Чаще всего, конечно, никакого времени нет и надо говорить или сейчас, или никогда. Но и тут главное – никакой профессиональной агрессии. Начинать разговор лучше со второстепенных вопросов. А еще лучше – узнать заранее, какая у человека на данный момент может быть заинтересованность, и начать с нее. Чаще всего люди в таком положении хотят добиться справедливости, и надо сделать так, чтобы в тебе они увидели человека, который может им в этом помочь.

4. Если человек в горе, желательно приходить к нему не одному, а с теми, кто у него вызывает доверие, – друзьями, родственниками, благодетелями. Или хотя бы по их звонку и рекомендации. Для этого надо сначала пообщаться с ближним кругом этого человека, а не сразу ломиться в гости. Это полезно еще и потому, что такая «разведка» подскажет многие вопросы и правильные способы их задать. Именно так я вышел на родственников жертв Кущевки.

5. Если вы с фотографом, надо убедить фотографа не снимать с ходу, а подождать, пока человек вас «освоит». Опытные фотографы это и сами прекрасно понимают.

6. Самый глупый вопрос, который можно задать человеку в такой ситуации: «Что вы сейчас чувствуете?» Спрашивать об этом не надо, это надо почувствовать самому.

5 2004 год, сентябрь Беслан. Возвращение в август

Как нам жить после Беслана

Самый ужасный месяц для России не август. Гораздо более мерзкий месяц сентябрь. В августе кровь просто льется. Каширка, Печатники, «Курск», «Норд-Ост», Беслан. В сентябре ей назначают цену. Страх и ужас забыты, началась торговля. Каждый старается интерпретировать кровь в свою пользу. Между тем смысл крови лишь в том, что на нее нельзя ничего купить. Ею только расплачиваются. Если кровь пролилась, значит, мы уже задолжали. Пытаясь сделать Беслан очередным товаром, мы лишь снова загоняем себя в долги, за которые расплатимся в следующем августе. Дай бог, чтобы не раньше.