Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Шрифт:
III
Поручение такого рода было привычным для Ребекки, так как иногда самые основы существования Риверборо бывали потрясены одновременно возникавшим у всех жителей желанием поесть дрожжевого теста. Так как ближайшая пекарня располагалась в полутора милях от поселка, а дрожжевой хлеб стоил два цента и его нельзя было долго хранить, и к тому же спрос на него был неустойчив и зависел исключительно от весьма непостоянного желания поесть “кислого хлебца”, владелец местного магазина заказывал, на свой страх и риск, не больше трех хлебов в день. Иногда они
– Нет, дрожжевой хлеб кончился. Мисс Симмонс взяла последнюю буханку; попробуйте занять у нее. Может быть, она даст вам половинку, она не ест много хлеба.
Так что, поднимаясь на холм, где стоял дом миссис Кейм, Ребекка сознавала, что ее хлеб насущный может быть получен только в результате успешного исхода этого визита.
Тирза шла босиком, и какими загрубевшими ни были ее подошвы, долгий путь по стерне оказался слишком утомительным, и потому, завидев в отдалении скотный двор Кеймов, она уговорила Ребекку пройти коротким путем через поле, на котором длинными рядами рос аккуратно прополотый турнепс.
– Ты же знаешь, Тирза, мистер Кейм ужасно сердитый и терпеть не может, чтобы кто-нибудь прошел по его полю или тронул дерево или куст, который принадлежит ему. Я немного боюсь, но давай пройдем напрямик, только смотри ступай аккуратно между рядами и держи повыше юбку, чтобы не задевать листья турнепса. Я сделаю то же самое. И прыгай быстрее, тогда мы не оставим глубоких следов.
Девочки благополучно и бесшумно продвигались вперед; ощущение опасности отчасти увеличивало удовольствие, которое они получали от своей прогулки. Ребекка знала, что они не причиняют никакого вреда, но все же надеялась, что им удастся избежать сверлящего взгляда мистера Кейма.
Они уже были на другом конце засаженного турнепсом участка, когда неожиданно замерли, забыв опустить приподнятые юбки. От скотного двора девочек отделяли высокие кусты бузины, и из-за этих кустов доносились голоса: робкий - Маленького Пророка и грубый - Кэссиуса Кейма.
Ребекка боялась помешать их разговору, но и подслушивать его ей тоже не хотелось - она была слишком порядочной для этого. Оставалось надеяться, что мужчина и мальчик пройдут, беседуя, к дому. Она знаком велела почти парализованной страхом Тирзе сделать еще два шага и встать рядом с ней за кустами. Но нет - надежда не оправдалась! В следующее мгновение они услышали, как мистер Кейм придвинул табурет к жернову со словами:
– Ну а теперь, Илайша-Джеримайя, поговорим о рыжей корове. Так ты говоришь, что месяц водил ее на пастбище, да? А уговор у нас с тобой был такой: если ты сумеешь месяц гонять ее на пастбище так, чтобы она ни разу не запуталась ногами в веревке, а ты ни разу не испугался, то она будет твоя. Правильно я говорю?
Лицо Маленького Пророка пылало, клетчатая рубашка поднималась и опускалась на груди так, словно он дышал с трудом. Он ничего не сказал, только кивнул в знак согласия.
– Так вот, - продолжил мистер Кейм, - удалось тебе не дать ей ни разу запутаться в веревке?
–
– Пока все хорошо. Теперь о том, чтобы не бояться. Ты, кажется, уверен, что получишь корову, так что, я полагаю, ты ее ни капли не боялся, так? Честное слово?
– Я… я… только совсем чуточку. Я…
– Подожди минутку. Конечно, ты не говорил, что боишься, и не подавал вида, что боишься, и никто не знал, боишься ты или нет, но уговор у нас был не такой. Корова должна была стать твоей, если ты сумеешь месяц водить ее на пастбище и не будешь при этом бояться? Теперь признайся честно, ты боялся?
Последовала долгая пауза, а за ней тихое “да”.
– Как ты разговариваешь со старшими?
– Я хотел сказать: да, сэр.
– Как часто это было? Если ты пугался не слишком часто, то я, может быть, прощу тебя, хотя ты и маменькин сынок и даже от кошки убежишь. Это было… два раза?
– Да.
– Голос Маленького Пророка звучал теперь очень тихо, и в нем ясно слышались слезы.
– Что?
– Да, сэр.
– Может быть, это было четыре раза?
– Д-да, сэр.
– Рубашка на груди Илайши вздымалась все сильнее.
– Да ты жалкий трус! Сколько раз это было? Ну, говори же!
Пальцы босых ног снова принялись разгребать землю, из-под опущенных век выскользнула первая слеза, а затем…
– Немножко… почти каждый день, и можете оставить себе корову, - плачущим голосом выговорил Маленький Пророк и, резко повернувшись, убежал за сарай, где, нырнув в зеленые глубины грядки пижмы, предался недостойным мужчины слезам.
Мистер Кейм, неожиданно оставшись один, несколько смущенно хохотнул и направился в дом, а Ребекка и Тирза, тихонько прокравшись вокруг скотного двора Кеймов, чинно и благовоспитанно вошли в ворота дома священника.
Ребекка передала миссис Бакстер все, что смогла припомнить, о содержании разговора Кэссиуса Кейма и Илайши Симпсона, и отзывчивой пасторше захотелось найти и утешить Маленького Пророка, рыдающего в грядках с клеймом труса на лбу и, что гораздо хуже, со страхом в душе, что он это клеймо заслужил.
Ребекку едва удалось отговорить от намерения немедленно отправиться к мистеру Кейму и открыто выступить в поддержку Илайши, так как она всегда становилась запальчивой, отчаянной и дерзкой, когда слабому существу угрожали или оно было несправедливо обижено.
Миссис Бакстер признавала, что, в известном смысле, мистер Кейм был верен своему слову и уговору с Илайшей, но вместе с тем отмечала, что столь жестокой и невыгодной сделки не бывало со времен Шейлока77, - и тем более ужасно, что она была заключена с ребенком.
Ребекка поспешила домой, даже не вспомнив о своем поручении, пока не добралась до дверей кирпичного дома, где заявила теткам с обычной для нее образностью, что уж лучше будет есть пресный хлеб до конца своих дней, чем отведает дрожжевого хлеба мистера Кейма. Она подавилась бы этим хлебом, будь он даже хорошо поднявшимся и пропеченным!