Ребенок для Азата
Шрифт:
— А кто они?
— Старший — член Риксдага, шведского сейма, сейчас вице-спикер. А младший — Министр внутренних дел…
— Всевышний…
— Интересные у тебя какие знакомства, сладкая…
— Я и не знала… Она… Она совершенно простая. И русская, к тому же…
— Так бывает…
Я оцениваю ситуацию со стороны и неожиданно для себя фыркаю:
— Напрягся? Испугался?
— А мне нечего бояться, сладкая, — тут же отвечает мне Азат, — я не собираюсь ничего больше делать против твоей воли. Хватит. Моя вспыльчивость ни к чему
— Да… — шепчу я, облизываю губы, решив внезапно, что мой ангел хранитель, Аня, не просто так тут появилась и укрыла меня своими крыльями… Она дала мне силу. И смелость. Азат со мной искренен, и не похоже, чтоб испугался или в самом деле сильно напрягся.
Моя очередь ответить ему той же монетой.
Вот только с чего начать? Страшно…
Пока я раздумываю, в ситуацию опять вмешиваются высшие силы.
Из кроватки доносится кряхтение проснувшегося Адама.
Словно сомнамбула, встаю и откидываю простынку.
Адам видит меня, улыбается своей очаровательной, так похожей на отцовскую, улыбкой.
Ну что, мой хороший? Попробуем быть смелыми?
Беру его на руки, поворачиваюсь к сидящему на скамейке Азату.
Он спокойно смотрит на меня, потом переводит взгляд на Адама. Взволнованно, чуть сильнее, чем стоит, сжимаю ребенка, Адам хмурится и ерзает в моих руках.
Азат опять смотрит на меня, открывает рот, чтоб что-то сказать, но потом неожиданно опять поворачивается к Адаму.
Сын, улыбчивый и не боящийся чужих людей, охотно улыбается ему, демонстрируя маленькие передние зубки. И взгляд Азата прикипает к его лицу.
А затем… Затем бледнеет так сильно, что черная борода смотрится еще чернее на контрасте…
Глава 41
Азат
Отец говорил, что у нас сильная кровь. Дети, особенно сыновья, всегда похожи на нас. Адиль полностью подтвердил его слова на своем опыте.
Сыновья, Рашид и Тамик, похожи на него, как два медных оттиска чеканки на оригинал.
И потому сейчас сомнений нет.
На руках у Наиры мой сын.
Мой. Сын.
Я пытаюсь встать с лавки, но с удивлением понимаю, что не могу. Просто не могу. Смотрю в маленькое, так похожее на мое в детстве лицо, на улыбку… Мою! Мою улыбку! И ямочки на щеках. У меня тоже есть, просто под бородой не видно, но есть… Глаза. Изгиб бровей. Нос… Это моя маленькая копия. Оттиск медной чеканки с моего лица.
Шок настолько силен, я до такой степени этого не ожидал, что в голове нет никаких мыслей, кроме глупых, обрывочных: “Сын… Как… Она же… Это же…”
Маленький я на руках у моей женщины улыбается и тянет ко мне руки.
Моргаю, ощутив неожиданную резь в глазах. Сухие совсем. Все это время я,
Встаю, потому что он тянет ручки.
Словно деревянный болван для отработки ударов, двигаюсь так же, со скрипом.
Мне бы сейчас, наверно, хорошо еще посидеть… Может, глотнуть чего-то серьезного… Я не пью, совсем, но вот сейчас остро жалею об этом. Требуется, очень.
Наира смотрит на меня, не отрываясь, в огромных глазах страх и ожидание. Я потом это все буду обдумывать, я потом буду задавать ей вопросы… Все потом.
А сейчас маленький мальчик, так похожий на меня, тянет руки. Зовет. И я иду.
Подхожу близко, Наира открывает рот, что-то сказать хочет, но я отрицательно качаю головой. Не сейчас. Я все равно не услышу.
Протягиваю ладонь, с удивлением, словно со стороны, отмечая, что пальцы подрагивают… Ничего себе…
Дотрагиваюсь до щеки сына, поражаясь, насколько она нежная. Он тянет руку и хватает меня за палец. Замираю, не в состоянии что-то сказать, понимая, что никакая сила меня сейчас не заставит отнять у него свою ладонь. И никакая сила не заставит сейчас отойти от него хотя бы на шаг.
Наира что-то говорит опять, тихо, я не слышу, она повторяет, потом еще раз…
На третий раз до меня доходят ее слова:
— Хочешь подержать?
И тут же пробирает дрожью: как его можно взять? На руки? А если… Если уроню? Придавлю? Не так возьму?
И в то же время понимаю, что ни за что не откажусь…
Наира аккуратно протягивает мне сына:
— Вот так… Его пока не надо присаживать, полулежа держи…
Убеждается, что я держу крепко, и убирает руки. Отходит на шаг, смотрит на нас, меня и моего сына, и глаза ее блестят так невыносимо ярко, что ощущаю ожоги на коже.
А сын доверчиво улыбается, спокойно лежа в моих руках, тянет маленькую ладошку, чтоб ухватить за бороду. Похоже, он впервые видит бородатого мужчину и очень заинтересован сейчас, увлечен.
Чуть наклоняюсь, чтоб ему было удобнее, сын добивается своего, крепко хватая меня за бороду, и счастливо улыбается. Правда, потом пальчики соскальзывают, слишком мало длины.
Сын хмурится и пробует еще раз. Упорный. Как и его отец. Я помогаю, приближая его к лицу.
— Я… — голос хрипит, болью дерет горло, но я продолжаю, — я… Отращу ее такой длинной, чтоб тебе было удобнее держаться. Да?
И, клянусь, он кивает! И взгляд темных глаз такой внимательный, осмысленный!
Он меня понимает!
Ощущение целостности мира оглушает. Только сейчас я понимаю, что до этого вообще не жил… Не понимал, что не живу… Ходил, ел, дышал… работал, решал какие-то вопросы… Искал свою женщину. Наказывал ее за предательство, за то, что плохая мать, за то, что хочу ее до сих пор до дрожи в руках и темноты в глазах, за то, что она имеет надо мной мистическую, жуткую власть.
В целом, создавал видимость жизни, не понимая, насколько это все пустое. Что это — неполная картинка. Неполная жизнь.