Ребёнок магната. Не.Разлучные

Лесневская Вероника

Желая скоротать время, рассматриваю взломанные ящики Яна, среди блокнотов и бумаг различаю небольшие рамки. Беру их в руки, провожу пальцами по верхней. Улыбаюсь тепло, потому что под стеклом фотография Даниэля. Бережно убираю ее вниз.

И застываю, глядя на вторую рамку. Растерянно взмахиваю ресницами, не веря своим глазам…

Там… я. И где только Ян мою фотографию взял! Еще дурацкую такую…

Уголки моих губ ползут вверх. Предательски выдают истинные чувства.

— Левицкая где? — грохочет из приемной так грозно, что я выпускаю

рамки из рук.

Та, что с моей фотографией, соскальзывает на пол. Стекло разбивается — и густая паутина перекрывает изображение.

Отталкиваюсь от стола и подрываюсь с места.

Переключаю внимание на дверь, в которую влетает безумный вихрь, готовый уничтожить все на своем пути.

Тормозит на пороге, исподлобья глядя на меня, отчего я замерзаю изнутри.

Ян в ярости.

Челюсти стиснуты, желваки играют на скулах, руки сжаты в кулаки. Ноздри раздуваются, как у быка на арене при виде красной тряпки.

Нападет. Разорвет. Уничтожит.

И слова сказать не даст…

— Ян, послушай, — сипло произношу я, но он совсем не реагирует, ослепленный своим бешенством.

Вспоминаю тот день, когда Левицкий ворвался в мою комнату и обвинил в отравлении Адама. И вот все повторяется.

Только страшнее. Опаснее. Неуравновешеннее.

Вскрикиваю, когда Ян мчится ко мне. Отбегаю назад, впечатываюсь спиной в стену. Отступать некуда. Я как загнанная охотником зверушка.

На всякий случай накрываю живот ладонями, защищая самое ценное, и зажмуриваюсь.

* * *

В голове идет обратный отсчет. Панически боюсь открыть глаза, встретиться взглядом с Яном и погрузиться в кипящую платину.

Он ведь не обидит меня? Хотя плевать на себя — и не через такое проходила. Но за ребенка страшно. Только бы малышу не навредил. Клянусь, больше никогда никому лгать не буду…

Задерживаю дыхание и широко распахиваю глаза, когда обжигающе-горячие мужские губы накрывают мои. Завоевывают страстно, обреченно, с каким-то непонятным мне надрывом.

— М-м-м, — то ли мычу, то ли постанываю, пребывая в полнейшем недоумении.

Ян прибил меня — и я попала в рай? Другого объяснения тому, что происходит, я найти не могу. Ведь мне сейчас так тепло и уютно…

Особенно, когда теплые ладони бережно обхватывают мои щеки. Судорожное дыхание ласкает губы.

Ян прерывает поцелуй, прижимается своим лбом к моему.

— Я свихнусь с тобой, — рычит с надрывом.

— Ян, я… — сипло выдыхаю, но слова застревают в горле.

Вместо того, чтобы рассказать ему обо всем, я лишь часто хлопаю ресницами, когда он отстраняется и ловит мой взгляд. Изучает, гипнотизирует. Всматривается в мое лицо обеспокоенно и хмурится.

— Цела? Не обидели тебя? — спрашивает вдруг, заставляя меня растеряться. — Устроили тут «маски-шоу», — рявкает внезапно. — Если тронул кто, порву!

Вздрагиваю нервно, потому что все еще не отошла от столь «пламенной» встречи. Почувствовав мое напряжение, Ян перекладывает

руки мне на плечи, ведет ладонями вниз. А потом резко притягивает меня к себе. Обнимает, пока я импульсивно впиваюсь пальчиками в ткань его рубашки, сминаю, а сама утыкаюсь лицом в лихорадочно вздымающуюся грудь. Подчиняюсь напору непредсказуемого мужчины.

Пусть лучше обнимает, чем нападает и орет. Для нас с малышом это безопаснее.

— Ян? Ты не злишься на меня? — бубню приглушенно, пока он поглаживает меня по затылку. В макушку целует.

— Злюсь! Еще как злюсь, — выпаливает недовольно, а я сжимаюсь вся. — Глупый ёжик, не можешь без приключений. Мне как теперь тебя от органов отмазывать?

— З-зачем? — заикаюсь, совершенно потеряв логическую нить.

— Так, слушай меня внимательно, — отстранившись, строго чеканит Ян. — Адвокату я по пути позвонил. Лучшему. Ты никаких показаний еще не давала? Допроса не было?

Задрав голову, на всякий случай отрицательно качаю ею, хотя все еще ничего не понимаю.

— Вот и хорошо, — выдыхает Левицкий, протягивает руку к моему лицу и, пока я настороженно слежу за каждым его действием, заправляет прядь волос мне за ухо. Бережно. Ласково. Этот контраст с его строгим тоном дезориентирует меня, лишая дара речи. — Я дал Петру поручение, чтобы наши ребята втихую уничтожили все доказательства твоей причастности к рейдерскому захвату. Бумаги, подписи… Если надо, пусть весь офис подорвут к чертям! — повышает голос. — Ты не при чем, — убеждает меня. — Все будешь отрицать! Поняла? — не спрашивает, а приказывает. Я же киваю на полном автомате. — Впрочем, я буду стараться, чтобы до суда дело не дошло… — тянет задумчиво.

Царапаю ноготками его каменную грудь, изучаю суровое лицо, анализирую каждое слово. И… поверить не могу.

— Подожди, Ян, — встряхиваю волосами. — То есть… ты уверен, что я предала тебя и сдала компанию Александру. И при этом продолжаешь защищать меня? — прищуриваюсь с подозрением.

Левицкий вздыхает тяжело, выдает некое подобие усталой улыбки и укоризненно головой качает. Будто в его глазах я не предатель, который пытался слить компанию, а несмышленый ребенок, прыгавший по лужам на улице и вернувшийся домой в грязи. И теперь серьезному взрослому его отмывать придется.

Но в следующий миг Ян произносит слова, от которых сердце совершает финальный удар в ребра и замирает, наконец-то успокоившись. Ведь эта фраза сильнее признаний в любви:

— Я же сказал, что всегда буду выбирать тебя…

Укладывает руки мне на талию, а потом ведет к животу. Чувствую жар родных ладоней. Точнее, мы вдвоем с малышом его чувствуем.

Не знаю, как трактовать жест Яна. А сама молчу.

Он ведь не может знать?..

Обиды последних недель отступают, пережитые страхи стираются — и вот я уже сама становлюсь на носочки и тянусь за поцелуем. К единственному мужчине, с которым чувствую родство. Духовное, несмотря на то, как нас воспринимают окружающие.