Ребрендинг юродивой
Шрифт:
Сестра Насти Ольга, истекая завистью, глядя на очередное Настино творение, тоже неслась в магазин тканей, хватала несколько отрезов и влетала обратно в квартиру, горя нестерпимым желанием сотворить нечто подобное тому, что увидела у Насти. Ольга торопилась и нещадно кромсала материал ножницами. Иногда у нее что-то и получалось. Случайно. Если фасон был несложным… А чаще обрезки испорченной ткани выбрасывались в мусоропровод в тот же самый вечер — выбрасывались, чтобы не нервировать Ольгу, напоминая своим растерзанным видом об очередной досадной неудаче. С глаз долой — из сердца вон! Выбросила — и забыла! Делов-то! Настя
Настя еще раз оценила пятно на брюках. Интересно, от чего оно? Правда от чебурека, что ли? Пятно посмотрело на нее презрительно и тайну своего происхождения открывать не пожелало. Ну и ладно! Сейчас увидим, кто кого!
Настя взяла большую розовую бутылку «Ваниша», специально прикупленную для борьбы с последствиями Ольгиных выходов в Настиных вещах, и, еще раз прочитав инструкцию, щедро плеснула на пятно. Может, поможет? В рекламе обещали, что поможет, обязательно… Обидно будет, если пятно не отойдет, бутылка стоила дорого, можно было бы шоколадных конфет купить…
Конфет Насте хотелось всегда. Трюфелей, например. Или чернослива в шоколаде… Горькую жизнь необходимо обязательно подслащивать. Хоть чем-то. Почему бы и не конфетами?
— На-настя! — раздался истошный вопль из Машкиной комнаты. — На-настя! Я поспала!
Захлопнув дверцу стиральной машины, Настя кинулась к племяннице. Нужно было успеть вытащить ее из кроватки и быстро посадить на горшок. Опоздание было чревато тем, что Машкины штаны будут мокрыми и постельное белье тоже. Причем Машка, как правило, умудрялась намочить даже одеяло! Она предпочитала спать, завернувшись в него, как в кокон, заправив большую часть одеяла себе под попу, и поэтому менять в случае неудачи приходилось полностью все содержимое кроватки.
— Я поспала? — вопросительно и в то же время утвердительно заявила сонная Машка, сидя на горшке.
Сонные глазки светились надеждой на то, что спать больше не нужно и можно заняться какими-нибудь более интересными вещами.
— Поспала, поспала, — успокоила ее Настя. — Сейчас поедим и гулять пойдем. Пойдем?
Машка радостно кивнула головой и, поглядев по сторонам, потребовала:
— Дай гусеничку!
Настя дала.
— Гусеничка, я поспала, — сообщила девочка длинной красно-желтой мохнатой гусенице, которую ей привезли из Сочи Ольга с драгоценным своим мужем Стасом. — А ты поспала? Гусеничка, ты поспала?
— И гусеничка поспала, — сказала Настя и сняла девочку с горшка.
Они успели все сделать на горшок. Постель менять не придется. Уже хорошо!
Просто замечательно!
Вечер сегодня предстоял быть насыщенным. Настя должна была покормить вечно сопротивляющуюся и упирающуюся изо всех сил Машку дважды, погулять и уложить спать, это требовало невероятного терпения, выдумки, труда. Так как характер у Маши был не по-детски твердый и все, что не совпадало с ее интересами, встречалось малышкой с поразительным сопротивлением. Упиралась так, будто не поесть — это самое главное в ее жизни дело, и нужно обязательно выстоять, не сломаться и во что бы то ни стало
Чего бы это ни стоило!
К концу дня Настя без сил валилась на диван. Дети — это, конечно, счастье… Только — не простое… А очень сложное какое-то счастье — эти дети. Любишь их больше всего на свете, любуешься и умиляешься забавным мордашкам, неуклюжим жестам, смешным фразам и постоянно при этом чего-нибудь боишься: как бы не заболели, как бы не упали, как бы не расстроились, как бы не потерялись, как бы не обидел кто-нибудь из других, более агрессивных малышей. Сплошные как бы…
Любишь их, скучаешь, а еще почему-то при всем при этом безумно, просто неприлично радуешься, когда удается сбежать куда-нибудь хотя бы на пару часов, подкинув чадо бабушкам… Вот такой парадокс. Вот такое счастье — наши дети.
Конечно, счастье, подумала Настя, заглянув в комнату и посмотрев на серьезное, щекастое Машкино личико. Вымотавшись за день, девочка усиленно сопела, приоткрыв ротик. Конечно, как не устать, если у ребенка не жизнь, а вечный бой какой-то, подумала Настя, аккуратно прикрывая дверь.
Сегодняшний вечер прошел без особых отклонений от обычного сценария. Настя проиграла все полагающиеся роли, пережила экстремальное гуляние, одолела Машкино нежелание после этого гуляния отмываться в ванной, согласилась на мировую ничью в «Битве-2», означавшую, что Машка съест, но не все, а только половину полагающейся картошки, причем непременно руками, и — последний штрих! — уложила-таки хулиганку спать.
Свершилось!
Настя вздохнула облегченно.
Она сделала это…
Можно прийти в себя…
Своих детей у нее пока не было. Хотелось верить, что именно — пока. Хотя когда тебе уже тридцать пять, то можно и усомниться, что они когда-нибудь появятся… Да и откуда им взяться — детям-то? Одного ее желания недостаточно… А Рома ясно дал понять, что не хочет никаких сопливых малышей.
Настя вспомнила, как Машка сегодня старательно, очень волнуясь и торопясь, пыталась рассказать о том, что она гуляла с соседской собакой и сама вела ее за поводок, вспомнила, как Машка напрягалась и путала слова и как забавно при этом выглядело ее серьезное, озабоченное личико…
Настя с возмущением подумала, что Машка — вовсе не сопливый малыш, а настоящее чудо, подарок судьбы, то, ради чего стоит жить! И… И совсем непонятно, как можно вообще так говорить о детях…
Она печально посмотрела на письменный стол и на сваленную на него гору тетрадей. Тоска-то какая… Как лень проверять… Но надо… Она и так уже три дня не раздавала детям проверенные работы. Все говорила — завтра, завтра… Теперь вот не только эту кучу разгребать, а еще и за три прошедших дня потом придется проверять.
А еще очень сильно раздражал журнал. Прошел уже почти месяц с начала учебного года, а Настя его толком так и не заполнила. Тоже все тянула и тянула… Вот сегодня притащила талмуд домой, несмотря на строжайший запрет директора, надеялась хотя бы начать вносить списки детей и темы уроков, да какое там… С Машкой не то что заполнить что-нибудь серьезное, с ней даже записку сестре написать невозможно — тут же отнимет ручку, бумажку и со словами: «Я сама буду писать» изорвет листок в мелкие клочья, изрисует обои, обивку мебели и саму себя в доступном для ее хулиганских ручек радиусе действия.