Ребус-фактор
Шрифт:
Все это была словесная шелуха, не более. Они делали вид, что снисходят к нам, а мы вежливо улыбались, понимая бессилие наших партнеров по переговорам. Любое государство с течением времени дряхлеет, как дряхлеет к старости человек, но старик все-таки был когда-то молодым. В этом отличие. Мне кажется, что метрополия, путем компромиссов составленная несколько столетий назад из многих уже старых государств, опутавшая себя тысячами законов и правил, была дряхлой прямо с рождения. Зато мы были молодыми, нахальными варварами – без истории и предрассудков, зато с любовью к свободе.
Фактически Земля смирилась
Вышло еще хуже, чем в прошлый раз.
Без подробностей, ладно? Личные переживания отдельно взятого человека – кому они интересны? Дженни улетела на Землю. Я остался. Мы победили, и для всех нас именно это было главным.
Даже для меня.
Работы стало меньше, зато возни – куда больше. Бывшее здание Администрации наполнилось таким количеством всевозможных служащих, что я терялся, пока не обнаружил, что большинство относится ко мне как к важной персоне. Не самой, конечно, важной, так, серединка наполовинку, второй эшелон, но ведь все познается в сравнении. Для этих людей я был молодым и перспективным. Ну как не раскланяться с таким лишний раз? Как говорил Фигаро, раболепная посредственность – вот кто всего добивается. Хотя он же говорил и другое: «Люди, которые ничего ни из чего не желают сделать, ничего не достигают и ничего не стоят».
Ну так и делали бы, когда было дело!
Савелий Игнатюк однажды подсел ко мне в буфете и завел разговор о моих планах на будущее. Я насторожился, как охотничья собака, учуявшая запах хищника, и угадал: Игнатюк довольно откровенно прощупывал меня: не перейду ли я в его лагерь? Сама мысль об этом вызывала у меня тошноту. Кто такой Игнатюк? Компромиссная фигура, как деликатно сказала мама. Заурядный чинодрал с амбициями. Честный ровно настолько, чтобы не быть повешенным, как припечатал бы его мой любимый Фигаро. Патриот Тверди? Ну… до некоторой степени. И степень эта находилась в очевидной для всех зависимости от того, какой пост будет ему предложен.
До интервенции он стоял во главе Комитета. Потом его отодвинули в тень. Правильно сделали. Драться с землянами под руководством Игнатюка? Благодарю покорно. Игнатюк здорово разобиделся. Теперь он снова лез вверх, имел когорту сторонников и нуждался в ее пополнении.
Я ускорился было, чтобы напугать его, как напугал госпитального врача, да только не на того напал – Игнатюк и бровью не повел. Пришлось отказаться от предложения – категорически и, боюсь, не очень вежливо. Осведомившись, не пожалею ли я впоследствии, и сообщив, что предложение пока остается в силе, Игнатюк отбыл.
Серьезного значения этому случаю я не придал, хотя он был еще одним подтверждением очевидного: внешние проблемы отступили на второй план, остались внутренние. И справиться с ними было, пожалуй, потруднее, чем с интервенцией. Во всяком случае, на это требовалось куда больше времени.
– Ты что, совсем никогда не отдыхаешь? – спросил меня однажды Боб.
– Я даже и не работаю.
– В смысле?
– Теперь от меня мало что зависит, – попытался объяснить я. – Я благопристойный бюрократ,
Боб взглянул на мой живот и хохотнул.
– Остряк. Ты собираешься отращивать эту отрицательную величину?
Отчасти он был прав. Жизнь под «темпо» требует бездну энергии, а у меня просто не было времени поглощать пищу в потребных количествах. Я исхудал, как гельминт в кишках постящегося. Правда, приступы самопроизвольного ускорения прекратились, но до нормальной кондиции мне было еще далеко.
– Устрой себе выходной, – посоветовал Боб, – а еще лучше возьми краткосрочный отпуск. Неужто не заслужил?
Боб улыбался мне вполне добродушно, по-приятельски, – видимо, решил предать забвению мою попытку задушить его. Возможно, он был прав. Пусть какая-то струна лопнула во мне, но ведь жизнь-то продолжается!
– Какие уж тут выходные, – тем не менее пробормотал я.
– Обыкновенные. Хочешь провести денек на нашей вилле? Я приглашаю. Давай прямо завтра, а? Не получится? Ну, тогда послезавтра. Гарантирую хороший отдых. Ты не знаком с моим отцом? Познакомлю. А если уж тебе неймется работать, можно на пути туда осмотреть наш обогатительный комбинат…
Я позволил себя уломать. У Боба был свой катер, и мы воспользовались им. Летели долго. Я молчал, а Боб заливался вовсю, рассказывая, что делается в его комиссии по промышленности и торговле. Я это, в общем-то, и так знал – интересы моей комиссии и его во многом совпадали. Боб, однако, был настроен более радужно.
И он имел для этого основания. Шахты работали вовсю, обогатительный комбинат задымил все небо. Отдельно дымила электростанция, работающая на комбинат. На охраняемой территории я увидел новые Врата. В них как раз въезжал целый автопоезд, нагруженный скандиевым концентратом.
– На Марцию? – понимающе кивнул я.
– Ну а куда же еще? – засмеялся Боб. – Что еще смотреть будем?
Я осмотрел все, что хотел, и мы отправились на пресловутую виллу. Сказать, что она поразила меня, значит не сказать ничего. Я и на Земле не видел ничего похожего. Уголок был чудесный: горы, море, зелень. Бриз с моря сдувал духоту. Тонкая, изысканно выгнутая струя водопада выскакивала из зелени на верху прибрежного обрыва и с шумом падала в голубую бухту. Огороженное кирпичной, под старину, стеной поместье занимало громадную площадь, и чего на ней только не было!..
– Растения и животные почти всех природных зон Тверди, – похвастался Боб.
Да, на эти вольеры стоило посмотреть! А искусственное озеро!.. А потрясающей красоты ландшафтный парк!.. Что до виллы, то ей скорее подошло бы именоваться дворцом.
– И ничего не было разрушено? – удивился я.
Боб посмотрел на меня недоуменно, и я прикусил язык, осознав свою наивность.
– Конечно, ничего, – сказал Боб.
Ну разумеется. В метрополии хорошо знали, кто такой Майлз Залесски. Можно без счета избивать поселян, сжигать их дома и посевы, война есть война, но покуситься на имущество сильных мира сего – безобразие. С кем же выстраивать отношения по окончании войны? Нет, не надо портить им настроение…