Ребус смыслов
Шрифт:
Основная глупость, сделанная им, заключалась в том, что доллары были вручены этой неопрятной тете за сутки до официальной части подачи документов на перерегистрацию домовладения. А тогда, при передаче денег, они договорились – послезавтра утром он заезжает за старушкой и пара отправляется решать остальные вопросы.
Еще следует отметить перед этим: у самой Галины Сергеевны квартира и дача Герасимова не вызвали ни единого замечания. Поэтому у него и никаких теперь сомнений – все должно пройти без лишних сучка и задоринки. Но события стали развиваться
На звонок в ее дверь ему открыл, долго копаясь с замками, тип с синячиной под глазом и густым свежим опохмелом. На вид – ровесник Андрея.
– Тебе кого, мил человек? – голос сиплый, какой бывает у давно пьющих.
– Галину Сергеевну. Мы договаривались, – и сразу почувствовал нехорошее.
– Тогда заходи, – икнулось в ответ.
Переступив порог, на кухне усмотрелось богатое застолье, за которым, уронив голову на руки, похоже спала, слегка похрапывая, бабуля, с которой сейчас предстояло совершить сделку. Накурено, а на столе – чего только нет, причем явно из коммерческого гастронома: наполовину начатая бутылка водки «Абсолют», черная и красная икра небрежно навалены в глубокие блюдца, крупно нарезанная импортная ветчина, «салями», какие-то экзотические фрукты в огромной вазе и т.д. Из отечественного имелся лишь полуобглоданный вяленый лещ, хлеб и батарея бутылок, улыбающихся этикетками «Жигулевского».
– По какому поводу праздник, уважаемые? – задается вошедшим вопрос, начинающим понимать, что сегодня все может сорваться.
Из-за спины раздается: – А ты сам кто будешь?
– Какая разница!
– Нет, погоди, – и хватают за плечо.
– Убери лапы, пока не схлопотал, – не оборачиваясь, ожидаемо для себя заводится Герасимов.
На этот диалог старуха никоим образом не реагировала, только, не разлепляя глаз, переложила свое лицо, чем-то напоминающее сейчас физию шарпея, на другую сторону. Кажется, бабу Галю посетил вполне глубокий сон.
– Вообще-то, я – ее мужчина, – было сказано этим придурком, чья двукратная моложавость, по сравнению с ней, визуально неоспорима.
Теперь злость на антипунктуальность этой пьяной ведьмы сменяется крайним удивлением.
– Серьезно? А ведь посчитал тебя сыном, – пытается сыронизировать Андрюха, хотя ему совсем не до шуток, да и получилось, возможно, плохо. От парня не последовало никакого пояснения, кроме:
– Давай-ка друг, лучше заложим за кадык. Присаживайся. Поддержи наш, с Галкой, хурал, а то она бедная сомлела, да и одному пить скучно.
И не успел названный почти «товарищем-братом» грубо отказаться от «лестного» предложения, как перед его носом замаячил стакан с пивом, причем достаточно сильно воняющее резиной.
– Рот закрой, а то тепло уходит, «натоптыш», – все же обрывает Герасимов горе-любовника.
– А я догадался, кто у нас в гостях, – вдруг заявляет, словно мимоходом, объявивший себя жильцом данной квартиры, – ты, наверное, – Андрей, который хочет нахально въехать сюда? – зрачки парня зло сузились.
– Допустим, дальше что? – в свою очередь взбешен Андрей, чьи «баксы» позавчера старательно пересчитывала ныне находящаяся в состоянии некоего алкогольного транса.
И опять этот мудила с подплывшим радужной синевой
– Будем знакомы, Оскар, – представляется он уже более миролюбиво, протягивая руку.
Собеседник небрежно отводит ладонь парня, носящего имя известной американской кинопремии:
– С тобой потом разберемся, а сейчас давай-ка буди, знать, дорогую тебе пассию.
– Все-таки она прелестна, ведь правда? – будто и не слышит издевки данный персонаж, целиком заглатывая содержимое налитой рюмки. Сыто рыгнул.
Герасимова аж всего перевернуло. И тогда за шиворот берется изрядно набравшийся оппонент, и в три толчка они достигают выхода на лестничную площадку. Там, Оскар громко, слишком по-бабьи, нараспев, заверещал пьяную несуразицу:
– Шардоне, ты мое шардоне!
И затем еще какую-то схожую ерунду.
Этот, довольно смешно «перелицевавший» строку Есенина, продолжал оставаться кем-то вроде шута. Особо не сопротивляясь своей выволочке из квартиры, он, за дверью, получает ногой в промежье. И, даже согнувшись от боли, успевает, кряхтя и с придыханием, произнести очередную белиберду типа:
– Быть окончательно счастливым – значит стать умалишенным, а глубоко несчастный человек – есть продукт собственной мнительности…
Такой резкий переход от нетрезвого бреда к, пусть и невнятному, философствованию, снова не мог не удивить Андрея. Вот только опять, видимо на «автомате», последовал удар, и Оскар мешком скатывается по лестнице.
Притворился или нет, но глаза его закрыты и сам недвижим. Главное, думается, жив, раз дышит. В подъезде пока тишина.
Тогда надо вернуться к Галине Сергеевне. Там за короткое время ничего не изменилось. Та же спящая «красавица» посреди гастрономического изобилия. Герасимов начал трясти ее за плечо. Наконец старуха что-то забормотала и тяжело подняла крашенную хной голову с негустой «симфонией» волос.
– А-а, Андрей, отчества твоего не помню. Пришел.
Затуманенным взором обводит кухню.
– Где мой Оскарчик? – похоже сознание пенсионерки проясняется.
Получается, тот, кто сейчас неслышно полеживает себе на пол-этажа ниже, не особо-то и врал ему.
Вместо ответа про Оскара, Андрей произнес как можно вразумительней:
– Извините, уважаемая, но мы опаздываем завершить начатое нами – оформить все соответствующие документы относительно обмена.
Подобную словесную изящность мозг бывшей малярши был не готов воспринимать адекватно, поэтому она молча встала и, держась за стены, пошатываясь, обошла комнаты, оставив Герасимова одного, в полном недоумении от всего происходящего.
Когда Галина Сергеевна никого не обнаружила, она приковыляла обратно. Вид у нее был растерянный и жалкий, а следы бурного пиршества, теперь возможно предположить и не только это, нехило отразились на изрядно опухшем лице.
– Ушел что-ли?
– Откуда мне знать, – Андрей попытался направить разговор в нужное русло, – давайте, Галина Сергеевна, собирайтесь и едем заключать сделку. Задаток же получили, ведь так?
Бабулька молчит. В этот самый момент распахивается входная дверь и буквально вваливается Оскарчик. Даже голос веселый, словно его и не били: