Ребята Джо
Шрифт:
— Возьми меня домой, мама. Довольно с меня этой жизни.
— Это урок тебе, Мария. Не забывай его, — сказала одна из дам в публике, когда занавес опустился, а девушка ответила, просушивая свой кружевной платок:
— Право, я не понимаю, что здесь трогательного, но я не могу не плакать.
Следующая сцена представляла военный госпиталь при действующей армии. Здесь Том и Нэн в качестве Доктора и Сестры милосердия обходят больных, щупая пульсы, давая лекарства и выслушивая всевозможные жалобы с такой неподдельной серьезностью, которая смешила зрителей. Делая перевязку раненому солдату, доктор рассказывает сестре об одной женщине, которая день и ночь разыскивает своего без вести пропавшего сына.
— Она сейчас будет
— Это верно, — отвечает Сиделка, вытирая глаза передником.
При этих словах появляется миссис Мегги. Она одета в то же платье, держит себя все так же просто и естественно, а в руках ее по-прежнему зонтик и корзина. Но ужасное испытание преобразило бедную женщину в истомленную страдалицу с обезумевшими глазами, дрожащими руками и с выражением отчаянной решимости на лице, которое предает всей ее фигуре трагическое величие. В нескольких словах она сообщает историю своих тщетных поисков и снова принимается за печальный обход. Публика затаила дыхание, когда она переходит от кровати к кровати, а на лице ее отражается попеременно то радостная надежда, то ужас, то горькое разочарование. На узкой койке лежит длинная фигура, прикрытая простыней, и здесь она останавливается, как бы собираясь с духом взглянуть в лицо неизвестному покойнику. Затем она откидывает простыню и облегченно вздыхает, говоря тихо:
— Слава богу, это не мой сын, но и у него есть мать, — и, наклоняясь, она нежно целует его холодный лоб.
В зале послышались рыдания, а мисс Камерон смахнула слезинку, не желая ничего упускать из происходившего на сцене.
Поиски несчастной Матери заканчиваются благополучно, так как в конце палаты на кровати поднимается исхудалая фигура и, протягивая к ней руки, восклицает радостно:
— Мама, мама, я знал, что ты придешь ко мне!
Она бросается к нему с криком неописуемой радости, покрывая его слезами и поцелуями.
Последняя сцена представляет резкий контраст с предыдущей. Знакомая уже нам кухня убрана по-праздничному. Раненый герой с костылями расположился в кресле у огня. Хорошенькая Долли суетится вокруг, накрывая на стол и украшая комнату зеленью, а Мать с ребенком на руках сидит около Сына. Выспавшись и подкрепившись в антракте, маленький актер, внушавший всем столько опасений, покрыл себя неувядаемой славой, весело прыгая на коленях миссис Мегги и тщетно пытаясь достать огни с рампы. Забавно было смотреть, как миссис Мегги возилась с ним, закутывая его толстые ножки и усмиряя его бурные порывы куском сахара, за что благодарный младенец обхватил ее голову ручонками и стяжал себе новую бурю рукоплесканий.
На дворе раздается пение, и входят соседи с праздничными поздравлениями и подарками. Сцена становится очень оживленной, так как невеста Сэма ухаживает за ним с нежностью, которой даже Маркиза не проявляла Барону. У Долли также есть поклонник, но в нем только длинные ноги позволяли узнать Теда. Все заканчивается веселым пиршеством, во время которого Сэм поднимается на своих костылях и произносит взволнованным голосом первый тост в честь Матери. Все пьют его стоя, Долли обнимает старушку, которая старается скрыть свои слезы на груди у Дочери, а малютка, в это время предоставленный самому себе, весело колотит ложкой по столу.
Занавес опустился и быстро поднялся вновь, причем главную героиню засыпали цветами, к великому удовольствию ее юного питомца. К несчастью, один из цветов ударил его по носу и вызвал тот крик, которого вначале так опасалась миссис Джо.
— Для первого опыта недурно, — сказал Бомон со вздохом облегчения, когда занавес опустился в последний раз, а актеры отправились переодеваться.
— Для начала это положительно хорошо. Теперь
Представление закончилось живыми картинами, в которых изображались все боги и богини Парнаса. В своих белых париках и фланелевых хитонах они были очень эффектны, благодаря вкусу и искусству миссис Эми. Мистер Лори представлял профессора Ольсдарка, и после высокопарного предисловия приступил к объяснению своих статуй. Первая фигура изображала Минерву, вид которой вызвал всеобщий смех, так как на щите ее красовалось требование прав для женщин, а маленькая ступка и пестик украшали ее шлем. За ней следовал Меркурий, беспокойные ноги которого с трудом стояли на месте, а дальше очаровательная маленькая Геба разливала нектар из серебряного чайника в китайские чашки. В центре группы находился величественный Юпитер и его жена. Царь богов был великолепен с «громом» в одной руке и старой линейкой в другой. Чучело большого орла из музея стояло у его ног, а милостивое выражение лица свидетельствовало о его благодушном настроении, на что он имел полное основание, так как в его адрес было сказано много лестных слов насчет его мудрого управления и образцового порядка в его владениях. Эти речи вызвали гром аплодисментов, которые принудили громовержца раскланяться перед публикой.
Юнона с павлином, пером и суповой ложкой отделалась не так легко. На нее посыпался целый ряд критических замечаний и даже оскорблений. Профессор намекал на ее несчастную семейную жизнь, говорил о ее сварливом характере, злом языке, дурном и ревнивом нраве. Речь его закончилась, однако, похвалой ее умению ладить с воинствующими героями и упоминанием о ее любви к молодежи. Эти замечания вызвали общий смех вперемежку с несколькими свистками, так как возмущенные мальчики не выносили и шуточных нападок на милую маму Баэр, которая сама, по-видимому, ничего не имела против данной ей характеристики.
Хорошенький Вакх появился, сидя верхом на бочке. Он дал повод к краткой проповеди о воздержании, направленной непосредственно против целого ряда молодых людей, расположившихся вдоль стен залы. Все они несколько смутились, когда огромные очки профессора повернулись в их сторону, так как сознавали, что их вакханалии выводятся на чистую воду для всенародного осмеяния.
Заметив произведенное впечатление, ученый муж обратился к прелестной Диане, которая, держа в руках лук и стрелы, стояла такая же бледная и неподвижная, как и гипсовый олень у ее ног. Критик был к ней очень снисходителен и быстро перешел к своей последней фигуре, изображавшей Аполлона. Лучезарный бог искусно зачесал свои волосы, чтобы скрыть довольно заметный синяк на лбу, красиво расположил ноги, а вдохновенные руки положил на кухонный рашпер[24], долженствовавший изображать лиру. Профессор переименовал все его божественные атрибуты, так же как и мелкие ошибки и слабости. В числе последних видное место занимали любовь к фотографии и игре на флейте, попытки сотрудничать в газетах и пристрастие к обществу муз. Этот намек вызвал смех и смущение среди девушек, но пришелся по душе мужской половине молодежи.
После короткой заключительной речи профессор откланялся. По требованию публики занавес многократно поднимался, но в последний раз он опустился недостаточно быстро, чтобы скрыть Меркурия, отчаянно болтавшего ногами, Гебу, бросившую чайник, Вакха, катавшегося верхом на бочке, и возмущенную Юнону, бившую по голове непочтительного профессора линейкой Юпитера.
По окончании спектакля актеры и актрисы, переодевшись, присоединились к гостям, где на их долю выпало много лестных похвал, а хороший кофе и мороженое подкрепили их и освежили. Миссис Мегги сидела рядом с Джози, и Деми прислуживал им обеим, когда мисс Камерон подошла к ней и заговорила так любезно, что нельзя было сомневаться в искренности ее слов: