Ребята не подведут!
Шрифт:
Но охватившая людей тревога была напрасной — взрыва не последовало. Те, кто уже добрался до верхних ступеней лестницы, снова спускались вниз, уверяя с виноватой улыбкой, что ничего страшного не произошло.
Вот тут-то господин Розмайер и обрушил весь свой гнев на щенка. Он начал кричать, что эта гадкая тварь, этот страшный, кровожадный зверь хотел перегрызть горло маленькому Эдушке! Да и не мудрено: разве можно ожидать иного от такой собаки, которая так и льнет к лицам с желтыми звездами. Он разделается с ней, убьет, растопчет, а если нет, то завтра же сообщит немцам и живодеру о ее существовании.
Пушок, этот «кровожадный зверь», скосив
Старший по дому Тыква подошел к родителям Габи и заявил, что они непременно должны избавиться от Пушка. Однако отец возразил ему, сказав, что Пушок еще щенок и не может отвечать за свои поступки и что он не намерен избавляться от него лишь потому, что тот не любит господина Розмайера. В конце концов, если бы стали избавляться ото всех, кто не любит господина Розмайера, то уцелели бы в доме очень немногие.
— Собственно, чья эта собака? — презрительно фыркнул господин Тыква.
— Моего сына, — отрезал отец.
— Шефчиков, и Денеша, и Дюрики, — дополнил Габи.
— Так… — многозначительно протянул господин Тыква. — Ну, тогда сами дети и отдадут ее куда следует.
И, громко топая, он ушел.
Но суровый приговор господина Тыквы никто не привел в исполнение. Когда Габи и его родители выбрались из подвала и проходили мимо огромной кучи песка, высившейся посреди двора, Пушок вдруг ни с того ни с сего заупрямился и начал жалобно скулить.
Песок, который привезли во двор несколько дней назад, предназначен был для тушения пожаров при бомбежках, но Габи и его друзья считали, что он, скорее, пригоден для создания крепостей. В тот день, под вечер, они построили очень красивую крепость, и Пушок заскулил как раз у входа в эту крепость. Отец подумал, что Пушок заметил там своего недруга, Мурзу, и поэтому осветил фонариком крепость. Никакой Мурзы там не оказалось, но Габи обратил внимание, что красивая, высокая и очень прочная башня крепости бесследно исчезла. Он хотел было подойти поближе посмотреть, но Пушок заскулил еще громче и вцепился зубами в Габин ботинок.
— Погоди, — остановил его отец, — собака чувствует что-то неладное.
Пушок отпустил Габин ботинок и радостно завилял хвостом, как бы подтверждая слова отца.
Тем временем подошли к ним трое Шефчиков, Денеш и Дюрика, но Пушок тоже никого из них не подпустил к песчаной крепости. Дюрика громко засопел и захныкал, что хочет забрать обратно свое ведерко, которое забыл вчера вечером в крепости.
— Не ной, Дюрика, — послышался в темноте заискивающий голос Эде, — я сейчас его принесу.
И Эде — надо же показать ребятам, какой он храбрец! — шагнул вперед.
Пушок только этого и ждал. Оскалившись, он загородил дорогу Эде.
— Эта собака взбесилась! Ее надо пристрелить! — заорал господин Розмайер и, схватив Эде за руку, потащил за собой.
Вскоре все разошлись по домам. Габи тайком пронес Пушка к себе на постель и, называя его умницей, стал ласково гладить. А Пушок в благодарность все норовил лизнуть Габи в щеку. Так они и заснули.
Утром их разбудил громкий стук.
Когда мама открыла
— Габи, где твой щенок? Я принес ему немного костей. Ведь он спас нам жизнь.
Сон у Габи как рукой сняло. Он подскочил на постели и взволнованно спросил, что произошло.
Господин Розмайер рассказал, что бомба, вой которой они вчера слышали, упала посреди двора, врезалась в песок, завязла там и не взорвалась. Она и посейчас еще лежит в песке. Спасибо, что Пушок никого к ней не подпускал вчера вечером, а то бы бедняжка Эде непременно погиб. Да и не только Эде, а все жильцы взлетели бы на воздух, если бы не Пушок. Так что, возможно, собака получит награду. Бомба уже огорожена, скоро приедут саперы и обезвредят ее. Но как бы то ни было, виновник торжества — Пушок, вот потому-то он и принес ему немного костей…
Таким образом, Пушок был полностью оправдан и помилован. Однако сам Пушок никак не реагировал на эту радостную весть и даже не высовывался из-под подушки до тех пор, пока Розмайер не распрощался и не ушел. Только тогда он со- скочил на пол и набросился на кости, но Габи готов был поклясться, что, грызя их, Пушок все время косился на дверь.
После этой приятной неожиданности Габи навестил доктора Шербана и спросил еще раз, как называются те самые кровяные… шарики, что ли? Господин Шербан поинтересовался, зачем это ему понадобилось знать, и Габи ответил, что человек должен знать все, в том числе и то, как называются эти кровяные… Тут, конечно, Габи схитрил и не сказал доктору, что собирается создать боевую группу, для которой нужно подыскать подходящее название.
А такую группу создать было просто необходимо и как можно быстрее, ибо им, ребятам, доверили весь дом. Не двор, не балкон, не чердак, не бомбоубежище, а весь дом! Причем доверил им дядя Чобан.
Произошло это так. Дядя Чобан ушел. Правда, сначала ушел дядя Комлош, забросив за спину вещевой мешок. Дуци, стоя у ворот, долго махала ему рукой. Потом ушел квартирант Чобанов, размахивая крашеным солдатским сундучком. Вслед за ним ушли дядя Пинтер с первого этажа и сын дяди Варьяша. Правда, жил он не у них в доме и только пришел попрощаться с родителями… Словом, не проходило дня, чтобы кто-нибудь не плакал то на первом, то на втором этаже… Весь дом как-то неожиданно притих. Только у Розмайеров целый день гремело радио, разнося по двору трескучие военные марши. Должно быть, господин Розмайер нарочно похвалялся перед соседями радиоприемником, который он купил у Чобанов в тот самый день, когда дядя Андраш Чобан узнал, что и ему надо уйти из дома, прихватив с собой солдатский, выкрашенный желтой краской, сундучок.
Тетя Чобан утирала слезы, глаза у нее были красные-красные. Дядя Чобан стоял перед ней с солдатским сундучком в руке и говорил, что беспокоиться за него нечего: он, мол, все равно бросит солдатскую службу, так как не собирается умирать за то, чтобы пузан Розмайер набивал себе мошну и весь день слушал радиоприемник.
— И что с нами будет? — всхлипывая, запричитала тетя Чобан. — Что будет? Кто теперь присмотрит за домом?
Андраш Чобан беспомощно развел руками, окинул взглядом дом и уставился на Габи, на братьев Шефчиков, на Денеша, стоявших во дворе и молча глядевших на эту грустную сцену. В уголках губ дяди Чобана появилось некое подобие невеселой улыбки.