Ребята с Голубиной пади
Шрифт:
«С голоду не помрем», — подумал Коля.
Еще больше он обрадовался другой находке: за старыми санями лежала пирамида арбузов.
Коля принес пару арбузов деду. Дед Коптяй улыбнулся:
— Жить теперь можно. Жалко, нож отобрали. Ломай, когда так!
Коля ударил арбуз о колено раз-другой и разломил его по трещине на две части.
— Спелый, аж засахарился, — он подал половину арбуза деду и с наслаждением погрузил зубы в прокладную мякоть.
Вскоре дверь отворилась и в сарай вошла молодая женщина с корзиной. Она кивнула деду и,
— Не плачь, молодка! Не плачь! Что плакать-то? — стал утешать ее дед Коптяй.
— Живей! — донесся голос солдата.
Рыжик залаял.
Женщина набрала корзину арбузов. Выходя из сарая, она кивнула в угол. Коля нашел в углу хлеб и два куска сала.
— Добрая душа учительша, — растроганно произнес старик, отламывая хлеб.
Коля с аппетитом поел, накормил Рыжика, развалился на сене и сразу уснул.
Дед Коптяй почти не притронулся к еде. Он сидел все в одной позе и посасывал носогрейку.
Прошло около часа. В сарай вошел ординарец Жирбеша.
— Буди мальчишку, просят! — сказал он.
Старик не ответил.
— Буди, говорю, мальчишку, начальство просит, — повторил солдат.
Дед Коптяй словно окаменел.
— Ты, старик, покорись. Начальство это любит… Выкинь дурь из головы… Повинись!
— Уйди, прихвостень, холуй барский, зашибу!
— Ну-ну, потише, — говорил солдат, расталкивая Колю и посматривая на дверь. — Вот шомполов-то всыпят, не так заговоришь… не то к стенке…
Дед Коптяй с таким презрением посмотрел на солдата, что тот поперхнулся и замолчал.
Коля проснулся. Увидев солдата, он вопросительно посмотрел на деда Коптяя, ожидая, что тот скажет.
— За тобой, Коля… Смотри, брат… — тихо произнес дед Коптяй. А то, что он не высказал словами, сказали Коле его строгие глаза.
— Ладно, — ответил Коля.
Солдат, наблюдавший за этой сценой, рванул мальчика за рукав:
— Их благородия требуют! Живо!
У Коли оборвалось что-то внутри: «Как? Идти одному, без дедушки?» Если бы Коля пошел с дедом, он не почувствовал бы страха, как теперь.
Солдат толкнул Колю к выходу:
— Пошли, пошли, Аника-воин!
Насмешка солдата вернула Коле присутствие духа.
— Сам ты Аника. Пусти! Пойду и не испугаюсь!
Озадаченный солдат выпустил из рук Колин рукав.
Ординарец Жирбеша привел Колю в столовую учительского дома. За большим обеденным столом сидело около двадцати белогвардейских и американских офицеров. Во главе стола рядом с маленьким учителем в пенсне сидели Поддер и Жирбеш. Жена учителя, та самая женщина, что принесла в сарай хлеб и сало, убирала со стола посуду. Обед подходил к концу. Хозяйка вышла из комнаты с грудой тарелок и скоро вернулась с большим блюдом, на котором горой лежали арбузные ломти.
Коля стоял у стены, под портретом Дарвина в застекленной раме. Почувствовав на себе десятки любопытно-враждебных взглядов, он смутился. Только учитель и его жена смотрели на мальчика с жалостью.
Коля заложил руки за спину и
Офицеры с аппетитом ели арбузные ломти, не обращая на Колю ни малейшего внимания. Розовощекий американский офицер ловко выплюнул семечко, и оно, мелькнув, улетело за окно. Другой, русский, офицер с необыкновенно бледным лицом и черными как смоль усиками подвинул к себе вазу с малиновым вареньем. На липкой кромке вазы тонко жужжала оса. Она несколько раз почти вырывалась из плена, но длинный палец офицера снова прижимал ее к вазе.
Только Жирбеш да Поддер, уничтожая арбузные ломти, поглядывали на Колю.
Наконец Поддер сделал Жирбешу знак глазами: «Начинайте».
Жирбеш поспешно отложил арбуз и обтер платком рот и руки.
— Ну, как дела? — спросил он Колю, стараясь придать своему жесткому голосу как можно больше мягкости. — Рассказывай, как живется тебе у партизан. Говори, не бойся…
Коля переступил с ноги на ногу:
— Никаких я партизан не знаю, живу с дедом Коптяем…
— Партизан не знаешь? Хорошо! Теперь скажи, зачем вез в тайгу банки. Говори скорей!
— Известно зачем, на грузила… рыбачить задумали, — нашелся Коля. — Песком или камнями насыпаем.
— А чугун тоже для грузил?
— Чугун еще лучше…
Жирбеш побагровел. Схватив чашку, он так хватил ею о стол, что во все стороны брызнули осколки. Кто-то из офицеров поперхнулся арбузом… Поддер вздрогнул, но, оценив, видно, этот прием, милостиво кивнул своему помощнику и сказал:
— Оригинально, продолжайте!
— Врать мне?! — гремел Жирбеш. — Я тебя насквозь вижу! Бомбы делать помогаешь, подлец! Расстреляю на месте, если не признаешься! Ну?! — Жирбеш выхватил револьвер.
Из-за стола поднялся учитель. Схватив Жирбеша за руку, он пригнул ее к столу и сказал дрожащим от гнева голосом:
— Как вы смеете поднимать оружие на ребенка?
У стола застыла с подносом посуды жена учителя.
— Федя, не надо… ради бога… — проговорила она, задыхаясь.
Поддер откинулся на спинку стула, с любопытством глядя на неожиданную сцену.
— Па-а-звольте, вы забываетесь! — произнес в замешательстве Жирбеш, силясь вырвать руку с револьвером.
— Не я, вы забываетесь! Как вы смеете в школе, в доме учителя, мучить ребенка?
— Во-первых, я повторяю, вы забываетесь! А во-вторых, я тоже педагог! Но у меня не дрогнет рука вырвать и растоптать сорную траву. Отпустите мою руку!
— Подлец!
В наступившей тишине, как револьверный выстрел, прозвучала пощечина. Жена учителя, вскрикнув, выронила из рук поднос с посудой. Офицеры вскочили, роняя стулья. Жирбеш, держась одной рукой за щеку, шарил другой в пустой кобуре, забыв в припадке ярости, что его револьвер лежит на столе среди арбузных корок.
Наконец, увидев на столе оружие, Жирбеш схватил револьвер, но тут вмешался Поддер. Он спокойно сказал: