Ребята с нашего двора

Шим Эдуард Юрьевич

— Мы только догадывались, что ему больно, — сказала Вера.

— Ему почти всякое движение доставляет боль. Просто поразительно, что он терпит и не жалуется, а работает… И с вышки прыгает.

— И с вышки прыгает.

— За эти прыжки я его вздую, — сказал Канторович. — Набрался прыти! Это уже хулиганство! Но вообще-то, между нами говоря, я ему завидую… Мы из одного детского дома. Дружим почти сорок лет. И все эти сорок лет я ему завидую. Он молодец, Димка.

Канторович

начал прощаться, но тут прямолинейный Сережка решил внести полную ясность:

— Значит, можно считать — он поправится?

Канторович закурил новую сигаретку. Сдул с нее пепел.

— Думаю, голубей с ним еще погоняете. Хотя, по всем научным представлениям, это немыслимо и противоестественно…

— Надеетесь на это мумие? — спросил Павлик.

— Надеюсь на Димку, — сказал профессор. — На Дмитрия Егоровича Озерова. И на его друзей.

* * *

Они ехали обратно по темному больничному парку, мимо корпусов с забеленными окнами, — а навстречу все попадались фургончики «скорой помощи».

— Обычно-то не замечаешь, — сказал шофер, — сколько людей в беде находится. Около тебя, рядом совсем… А неплохо бы всегда помнить.

— Да, — сказала Валентина. — Верно.

Павлик откинулся на сиденье, хмыкнул:

— Но я так и не понял — зря мы сегодня колбасились или не зря… Сплошной туман в этой медицине.

Вера обернулась к нему. Ее глаза странно светились в полумраке.

— Не понял?

— Не-а.

— Плохи твои дела. Вот у отца на работе я видела плакатик. Над столом повешен. Высказывание знаменитого физика Альберта Эйнштейна…

— Из теории относительности?

— Нет, просто из жизни. Если, мол, человек спрашивает, зачем он должен помогать другим, то ему уже не втолкуешь… Безнадежно. Нормальные люди такой вопрос и не задают даже. Они просто помогают.

— Нет, — сказал Сережка. — Ты уж очень. Наш Павлик, в общем-то, нормальный. Только слишком увлекается поэзией, а она… как там, по Пушкину? Должна быть глуповатой?

— Одни грубости на уме, — сказал Павлик.

Вторая глава. История о монетке, брошенной в фонтан, о письмах без обратного адреса, об одиночестве и о замечательной музыке Рея Кониффа

1

Он чем-то напоминал ежика. Ходил всегда чуть сутулясь, глядел исподлобья, жесткие его волосы торчали надо лбом козыречком.

И

звали его подходяще — Жека. Что-то сдержанное, сугубо мужское есть в этом имени.

Никто из одноклассников не знал, чем он увлекается, как проводит время. К себе домой Жека не приглашал, в откровения не пускался. Только и было известно, что он не переносит девчонок. Самым жутким наказанием для него было — сидеть с девчонкой за одной партой или вместе дежурить по классу.

Из школы он возвращался всегда один, отшивая настырных попутчиков. Это многих удивляло. Сейчас все-таки эпоха контактов, материки и страны протягивают друг другу руки, — а тут выискался затворник-любитель.

Одноклассники не подозревали, что у Жеки есть и другие чудачества. Например, в последние месяцы у него появился какой-то нелепый утренний ритуал.

Идя в школу, он выбирал не кратчайший путь — дворами, через заборы, как нормальные мальчишки, — а, наоборот, делал лишний круг. Он обязательно шел на соседнюю улицу.

Эта улица была затрапезная, унылая — несколько деревянных домов, дожидавшихся сноса, глухие заборы вокруг котлованов. Грязь, неустройство… Единственным ярким пятном, единственным украшением этой улицы были почтовые ящики — оранжевый и синий, — повешенные на угловом доме.

Жека останавливался неподалеку от ящиков и ждал. Дождь ли сеялся, туман ли дымил, промозглый ли ветер гремел железом на крышах — Жека все равно караулил.

Примерно в половине девятого на улице показывался горбатый пикапчик с надписью «СВЯЗЬ». Нырял на ухабах, мотал дымным хвостом. Тормозил около ящиков.

Из пикапчика вылезала женщина с брезентовыми мешками. «Звяк!» — Натренированным движением женщина вдвигала под ящик железную рамку мешка. И тотчас — невидимые — в мешок сыпались письма, он разбухал и тяжелел на глазах. «Звяк!» — Наполнялся второй мешок.

Занимаясь этой работой, женщина оборачивалась к Жеке. Улыбаясь, кивала ему, как знакомому:

— Опустил письмишко-то?

Жека моргал и отворачивался.

— А на тоскует небось! — посмеивалась женщина. — А она слезы льет! Думает — почта виноватая!..

Жека не отзывался.

Женщина забиралась в пикапчик и, когда он, простуженно рыча, медленно разворачивался, говорила шоферу:

— Маячит, как все равно сторож на зарплате!

— Среди них много чудиков попадается, — замечал шофер. — Главные чудики — пенсионеры да подрастающее детское поколение…

— Ума не приложу, чего ему здесь дежурить!

Пикапчик, скрипуче колыхаясь, скрывался в лабиринте заборов, и только после этого Жека направлялся в школу.