Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
Поставив бутыль на прежнее место, Тапка задвинул сундук под койку, а свою бутылку спрятал в угол за иконы, куда Иваниха заглядывала только раз в год, перед пасхой.
Ванюшка в это утро тоже проснулся необычно рано — почти одновременно с дедом, еще до заводских гудков.
— Ты что таращишь глаза? — удивился дед, не спеша вылезая в нижнем белье из-под байкового одеяла и поглаживая рукой бороду. — И во сне-то все играешь в орлянку. Задам я тебе порцию горячих!
Ванюшка молчал, слушая, как под одеялом тревожно стучит
— По такой погоде только спать и спать, — бормотал он, натягивая на ноги сапоги. — Хороший хозяин и собаки не выпустит.
Дед говорил вполне резонно. Сумрачный с раннего утра день явно занедужился, словно он тоже горевал — оплакивал незадачливую Ванюшкину судьбу. По стеклам окна струились мелкие, но частые капли дождя. Надрывно завывая, кашляя, гремел ветер сорванным с крыши железным листом. Над Невой грязной мокрой дерюгой повис клочковато-серый туман. Он лез и в комнату, прижимаясь к стеклу.
— Ох-хо-хо! Грехи наши тяжкие. Теперь бы в деревню... на печку забраться да косточки погреть... — сладко зевая, рассуждал дед.
Зачем деду понадобилось забираться на печку и там прогревать свои косточки, Ванюшку не интересовало. Какие у деда случались грехи, Ванюшке тоже было совершенно безразлично: волновали и мучали его свои собственные невеселые мысли. Что было во сне и что накануне наяву, теперь все перепуталось в голове Ванюшки. Он закрыл глаза, и снова ярко, до мельчайших подробностей в памяти всплыла вчерашняя игра, уже после ухода Фроськи.
На дворе у подъезда толпились ребята.
«Орел! Решка! Орел!» — кричали то Ванюшка, то Серега Копейка. Медный пятак, взлетая выше головы, покружившись, ложился то орлом, то решкой. И почти каждый ран не в ладу с желанием Ванюшки.
Первый рубль Ванюшка проиграл смело и размашисто.
— Ишь ты, играет, как купец с Апраксина рынка, — удивлялся кто-то из скобарей.
Второй рубль Ванюшка проиграл так же азартно, но уже с гнетущей болью на сердце.
— Смотри, хмырь! За тобой уже два целковика, — предупредил Копейка.
Ванюшка не отозвался.
— Сквитаю проигрыш и кончу, — упрямо подбадривал он себя, облизывая сохнувшие губы.
Кто-то из скобарей тоже советовал:
— Играй, Чайник, играй. Отыграешься!
Сумма долга все росла. Ванюшка уже перестал надеяться на удачу. Глухое отчаяние все более охватывало его.
«Боженька, миленький, помоги мне отыграться...» — Ванюшка уже мысленно обращался к неведомому богу. Но бог почему-то не хотел помочь Ванюшке, и он продолжал проигрывать.
— Три рубля! — звонко крикнул кто-то из ребят, окруживших игроков плотным кольцом.
Серега, попридержав свой пятак, тоже предупредил:
— Смотри, хмырь! За тобой три целковика.
«Играй!» — хотел крикнуть Ванюшка, но голос ему изменил, он только прохрипел.
— Кончай. Чайник! — вдруг приказал Цветок, подойдя к Ванюшке и силой отводя его в сторону.
— Хватит, Чайник! Хватит, больше не играй! — послышались голоса и со стороны.
— Хватит так хватит, — отозвался и
...Ванюшка открыл глаза и вытер грязной дрожащей рукой выступившую на лбу холодную испарину. Закрыв глаза, он снова увидел Копейку.
— Когда отдашь?
— Отдам. — Ванюшка содрогнулся, услышав свой ответ.
Дед ушел. Мать, мельком взглянув на Ванюшку, тоже ушла, хлопнув в коридоре дверью. В небольшой двухкомнатной квартире на третьем этаже, оклеенной простенькими обоями и заставленной старой поломанной мебелью, остались только Ванюшка и бабушка Настасья Ильинична.
Со все возрастающей тоской, ворочаясь на своем матрасе, думал Ванюшка о злосчастном проигрыше. Где взять три рубля? Он забрал свою копилку — игрушечный почтовый ящик с орлом — под одеяло, еще раз тщательно пересчитал находившиеся там капиталы. Было в копилке всего рубль с мелочью. Затем снова повесил «почтовый ящик» на стену и залез под одеяло. Сколько Ванюшка ни лежал на своем матрасе, ни ломал голову, он ни к чему не пришел. Но придумать нужно было если не сегодня, то завтра или в конце недели. Иначе по неписаным мальчишеским законам Скобского дворца попадал Ванюшка в кабалу к Копейке. Мог тот мытарить Ванюшку как хотел, пока числился долг.
Неохотно Ванюшка поднялся с постели, сходил в коридор, который заменял кухню во всех квартирах Скобского дворца. Так же неохотно сполоснул в коридоре под краном руки и мокрыми ладонями помазал по лицу. Вместо того чтобы, как это бывало раньше, на скорую руку закусить и ринуться на улицу, он уныло поплелся к бабушке. Голова сама клонилась вниз, а в груди ощущалась гнетущая пустота, словно кто вынул сердце и вставил взамен пустую бутылку. В смежной комнате у бабушки светилась в углу перед иконой лампадка, белело завешанное тюлевой занавеской окно, и в комнате, как обычно, пахло лекарствами.
Бабушка уже встала. Стоял перед ней на столе фарфоровый чайник с кипятком, лежали на тарелке сухарики, в масленке белело сливочное масло высшего сорта «звездочка» — обычное в последнее время кушанье бабушки: иной пищи у нее желудок не принимал. В другое время он охотно бы выпил с бабушкой чашку чаю, но теперь наотрез от чая отказался, только взял один сухарик.
— Ты что такой квелый? Не заболел ли? — Бабушка тревожно глядела на внука. — Сходи погуляй. Дождь уже перестал. Чего в комнате киснешь?
— Не хочется, — уныло отказался Ванюшка, подпирая спиной косяк двери.
Они долго молчали. От нечего делать Ванюшка медленно пережевывал сухарь.
— А что... у дедушки много денег? — невпопад спросил он, по-прежнему уныло разглядывая комнату и думая совершенно о другом.
Настасья Ильинична удивленно взглянула на внука и невесело усмехнулась.
— Был бы богат, не гнул бы спину за буфетом на кухне. Что это ты про деньги-то заговорил?
— Да так... — Ванюшка решил отказаться от дальнейшего разговора, сообразив, что у него все равно не хватит духу рассказать кому-либо из домашних о своем проигрыше и попросить денег.