Ребята Скобского дворца (Военная проза)
Шрифт:
— Отстань! — попросил Ванюшка, совершенно не расположенный вести разговор. За последние дни он осунулся и пожелтел.
— Хочешь, научу? — по-прежнему дружелюбно спросил Цветок. Он опустил плечи, надулся, как мыльный пузырь, и выпятил грудь. — Смотри, не пузо, а барабан. — Цветок постучал себя кулаком по животу, наглядно показывая, как нужно дышать и увертываться, когда бьют. — Хочешь, я попробую? — по-товарищески предложил он Ванюшке, сжимая кулак. — Вот увидишь, терпеть можно.
— Отстань! — уже угрожающе крикнул Ванюшка.
Цветок,
Вечером, как и обычно, в чайной «Огонек» было людно и шумно. Играл электрический оркестрион. Топал ногами и улыбался Михель. Но мундштук у него пустовал. Будь в хорошем настроении, Ванюшка позаботился бы о своем друге — деревянном человечке. Но теперь у него просто не поднимались руки на какое-либо дело.
«Неужели это Терентий окурки вытаскивает у Михеля? — думал Ванюшка. — Не хватает денег на папиросы, курил бы махорку». Грустно посмотрев на Михеля, Ванюшка по своей привычке прислушался к негромкой, но внятной беседе за ближайшим столом. Интересные разговоры он любил слушать.
— Козырной туз? — с таинственным видом спрашивал мясистый усатый мужчина в сером костюме-тройке и в светлой рубашке-фантазии с зеленым шнурком у воротника.
— Точно-с! — подобострастно отвечал ему тряпичник Младенец, поглаживая свою блестящую, без единого волоска голову и моргая больными глазами.
Они сидели вдвоем за столиком и, как заметил Ванюшка, не столько пили чай, сколько наблюдали за посетителями.
— Засекешь! — приказал усатый. — Видишь, по своей масти кого-то поджидает.
— Слушаюсь.
Ванюшке понравилось, что эти взрослые люди разговаривали, как мальчишки-скобари на дворе, — иносказательно и по-своему. Они словно играли, задавая нелепые вопросы.
— Смотри не спугни! — предупредил усач. — Птичка-невеличка, а пискнуть может.
— Соловьем на дворе поет, — подтвердил Младенец.
— Видишь, шестерка подсела к нему, знаешь? Тоже наш... здешний.
Приглядевшись, Ванюшка понял, что ведут они разговор про Максимова и Володю Коршунова из шестого подъезда.
— Семья у тебя большая? — продолжал допрашивать усач.
— Четверых воспитываю.
«Врешь! — подумал Ванюшка. — Никого у тебя нет. Живешь ты в одном подъезде со мной и снимаешь угол на шестом этаже».
— Осилишь и пятого. Понял?
Трудновато. — Собеседник усача замялся, потер ладонь о ладонь, рукою вытер рот.
— Поможем, — обнадежил его усач, залпом выпивая остывший стакан чаю. — Хозяин! Пачку «Ю-ю», — крикнул он стоявшему за буфетом Дерюгину.
К удивлению Ванюшки, не дожидаясь полового, Дерюгин сам подбежал к усатому и положил на стол не желтую коробку «Ю-ю», а зеленую «Зефир» стоимостью, как это отлично знал Ванюшка, в два раза дороже. Усач указал глазами Дерюгину на своего собеседника.
— По потребности... в кредит на красненькую. Потом рассчитаемся.
— Хорошо-с! — быстро согласился Дерюгин и, не получив с усача деньги, вернулся обратно
Усач самодовольно погладил свои усы.
— Доволен? — спросил он. — Лови, рыбак, рыбку, авось и клюнет.
Расплатившись с половым, усач ушел. Терентий сразу же подсел к Младенцу.
— Ивашка! — Терентий подозвал к себе Ванюшку. — Для удовольствия жизни угости Михеля. — Терентий вынул из пачки «Богатыря» папиросу, предложил Младенцу, другую протянул Ванюшке.
«Пьяный, что ли?» — подумал Ванюшка. Кряхтя и хмурясь, полез на стул возле оркестриона выполнять просьбу Терентия.
«Тоже... зубы заговаривает», — думал он, видя, как Терентий дружелюбно хлопает по плечу Младенца, о чем-то оживленно разговаривая.
Вернувшись на кухню, Ванюшка невольно попятился назад. В углу у окна сидел за столом Черт и, мирно прихлебывая борщ, дружелюбно разговаривал с дедом.
Ванюшка стороной обошел его и устроился подальше у буфета. Разыскивать Царя в столь позднее время он не решился.
На другой день Черт появился во дворе. Сразу же заработали беспроволочные телеграфы-осведомители, разнося волнующую весть по всему огромному двору.
— Пришел! Пришел! — слышалось у всех подъездов.
Когда до Царя дошла эта весть, а он в это время сидел на задворках, Черта уже надежно остерегали со всех сторон добровольцы конвоиры.
Расположившись на каменных плитах у забора, он курил, хмуро, с какой-то грустью в опухших глазах поглядывая на окружающих. Был он трезв, но, видно, его угнетали мрачные мысли. Вначале Черт ничего не замечал, но когда скобари начали окружать его, приближаясь полукругом все ближе и ближе, Черт приподнял свою лохматую голову, удивленно повел опухшими очами и рыкнул:
— Херувимы! Чего хотите?
Разношерстная толпа оборванцев скобарей брызнула от него, как от огня, сразу стушевавшись.
— Мы так... мы ничего... — промямлил Копейка, тоже отступая и застегивая жилетку.
Посовещавшись в сторонке, ребята снова двинулись к Черту.
— Иди! — подталкивали они сзади Ванюшку.
Ванюшка приблизился к Черту. В последнюю минуту решимость стала ему изменять, но усердные помощники продолжали подталкивать его все ближе и ближе. За ним шел и Царь с камнем в руке. И в тот момент, когда Ванюшке надлежало раскрыть рот и произнести общественный приговор, произошло совершенно непредвиденное событие.
За полчаса перед этим на дворе появилась пожилая цыганка. В цветистой, до земли юбке, с полураспущенными на груди седыми космами, в которых, позвякивая, блестели серебряные четвертаки и двугривенные, она легкой, приплясывающей походкой обошла все подъезды дома и приблизилась к Черту.
— Давай погадаю, красавчик! — крикливо затараторила она. — Свою судьбу узнаешь, счастлив будешь, богат будешь.
Черт удивленно вскинулся на нее, хотел снова приподняться и вдруг неожиданно простер руку на стоявшего впереди Ванюшку.