Рецензии на произведения Марины Цветаевой
Шрифт:
Вскоре он узнает, что по ночам цветок превращается в девушку и выслеживает ее — околдованный ее чарами.
Одна из лучших — сцена призрачного пляса: только месяц да мрамора (Как взыграет, раскалясь, лунный луч во хрусталях). Она пляшет и плачет, чьей-то воле покорная — плачет и пляшет.
И только под утренний звон возвращается к кусту, чтобы снова превратиться в цветок. Барин за нею «как припаян, как приклепан». Хватает за руки. Между ними борьба, но она —
Вьется из рук,Бьется из рук,Рвется из рук,Льется из рук.И только, когда слуга пришел на помощь и произнес:
Крестона превратилась в земную женщину и становится его женой.
Пятый год к концу идет. У барыни сын. Все по слову Мулодца. Что было раньше, забыто.
Живет как во сне — качает сына — песни поет. И вдруг в завороженное бытие врывается нежить. С гиком, шумом, завистью, злобой вторгается в образе гостей — пьяных, наглых, хитрых. Играя на барской спеси и дури, гости подговаривают барина показать сына и жену, которой до срока искупления, положенного Мулодцем, осталось пять дней.
Под пьяный зык, топот и крики разгулявшихся гостей у Маруси пробуждается смутное воспоминание о прежней жизни. К извечной тоске народных колыбельных песен — предчувствие тяжкой судьбинности жизни — примешивается тоска о несбывшемся, придающая песне изумительную музыкальность горьчайших народных причитаний.
По настоянию барина, она выходит с сыном. «Хороша да некрещена», — вопят гости и подстрекают барина дать клятву свезти ее в церковь к обедне.
Еще в окнах «рассветные седи, рассветные сквози». Спит барыня
И еле — как будто бы мысли сказались —Над барыней — шелест:— Проснись, моя зависть!Это он — М'oлодец, весть подает и, чуя беду над нею, хочет переломить судьбу и спасти ее от окончательной гибели — на вечность.
И слезно — как будто бы женщина плачет —— Не езди! Не езди!Блаженством заплатишь!Бой меди — бой рока — звонят к обедне. Барин велит коней запрягать.
Под санный бег, под вьюжный запев Маруся в видениях метели воочию видит всю свою прежнюю жизнь: мертвого брата, мертвую мать, подружек и, наконец, себя алым цветком, на перекрестке.
У церкви вход загораживает толпа нищих, тех же, на этот раз в рубищах, «гостей».
Идет обедня. Поет хор. Голос священника и голос его — Мулодца, оттуда ей весть подающий.
Ратоборство двух голосов — спор о душе.
— Гряди!Сердце мое — смятйся во мне!Слова божественной службы и его слова:
Трезвенница! Девственница!Кладезь, лишь мне — ведомый!Дивен твой рай!Красен твой крин!Сына продай,Мужа отринь.Он над нею — знает, близок час, неотвратимое свершится — ибо судьба неодолима. Но, как и тогда, невольно вовлекая ее в круг гибели, он все-таки пытается бороться с судьбой. И там не умерла в нем любовь человеческая.
И, жалея Марусю, еще пытается предостеречь:
Оком не вскинь!Взором не взглянь, —в левую оконницу, куда приник он тайно и куда влечется она.
С первых строк, поднявшаяся, неоскудевающая волна напряжения, все нарастая, в последней главе достигает наивысшего, трагического пафоса.
Огла-шеннии,Изыдите!Грозный возглас, и голос его —
— Свет очей моих!Недр владычица! —и снова — Оглашеннии — Она прощается с сыном — никнет —
Голос мулодца-человека в последний
Грянул торжествующий хор — херувимская:
И-же хе-рувимы!Удар — окно настежь. Никакие силы, никакие законы.
— Гляди, беспамятна!(Ни зги — люд замертво)— Гряду сердь рдяная!Ма-руся!Глянула.В окна потоком огонь: Маруся — при звуках своего имени вспомнившая, себя нашедшая — к нему —
Та — ввысь,Тот — вблизь:Свились,Взвились:Зной — в зной,Хлынь — в хлынь!До-мойВ огнь-синь.Передать содержание Мулодца — хотя оно ясно и последовательно развертывается — трудность непреодолимая. Слишком музыкально связаны между собой строфы — все строчки нерасторжимые звенья — хлынувший ливень звуков, колокольный разлив — сыгравшийся оркестр — не разъять на отдельные части — не расчленить звуков. Чтобы полностью воспринять, надо прочесть целиком — никакой пересказ не передаст ритмически-музыкального богатства.
Излагая содержание, хотелось отметить одну из сторон творчества Цветаевой — переплетение, перекличка жизни «этой» — земной и «той».
Слова, которыми заканчивается «М'oлодец», для М.Цветаевой знаменательны.
Домой — в огнь-синь.Д. Шаховской
Рец.: Ковчег: Сборник союза русских писателей в Чехословакии. Прага: Пламя, 1926
<Отрывок>{90}
<…> После холодных, мраморных стихотворений Сергея Маковского — «Поэма Конца» Марины Цветаевой. Автор — создатель «культурного» эпоса. Каким-то чудом (чудом рождения, вероятно!) похищено перо у сказочной Птицы русской народной песни — и пишутся, пером этим, «цивилизованные» — сюжетно и формально — стихотворения. Вместо того чтобы поздравить «цивилизацию» (или, по крайней мере, оскорбиться за эпос!), некоторые критики… разводят руками. Может быть, Марина Цветаева и повинна немного в этом жесте. Может быть, она, желая весь мир вещей собрать в свое поэтическое объятие, жертвует для этой великой цели некоторыми маленькими человеческими привычками мышления… возможно. Что следует удержать из «Поэмы Конца», это — все. <…>
В. Даватц
Тлетворный дух {91}
Недавно я написал в «Нов<ом> вр<емени>» небольшую рецензию о сборнике «Ковчег». [337] В этом сборнике есть произведение Марины Цветаевой «Поэма Конца». Эту поэму я назвал набором слов и издевательством над читателем.
Я имел некоторое право на это. Во-первых — я не присяжный критик, — а потому могу говорить все, что думаю, не справляясь о моде. Во-вторых, я действительно понял очень мало (критики Марины Цветаевой обыкновенно говорят: «Передать содержание ее поэмы трудность непреодолимая» [338] ). В-третьих, я действительно ощутил почти физически то издевательство, о котором писал.
337
Рецензию В.Даватца на «Ковчег» в газ. «Новое время» обнаружить не удалось.
338
См. рец. А.Черновой. С. 223–230.