Речная соната
Шрифт:
– Ох, мамаша, поди-ка сюда!
Старушка уже ковыляла к столу.
– Ещё есть что?
Я доставала все купленные накануне коробочки и мешочки с разными травами. С этого и надо было начинать, Екатерина, проворчал внутренний голос. Староста потянулся к кофе, но мамаша шикнула на него и потрясла связкой сушёных травинок с круглыми листочками.
– Это госпоже оставь! Мы тебе сейчас заячий слащак заварим, зубы новые отрастут!
Старушка засмеялась, а довольный староста откинулся на стуле и смотрел на меня с гораздо большей благосклонностью,
В легенде, которую я продумала, фигурировал колдун, так что пришлось сочинять заново на ходу. В столице я работала в книжной лавке, все книги перечитала, но мне казалось, что сказок о старых временах – не о Тёмных, нет, просто о давних делах – маловато, а те, что есть – все разные. Вот я накопила денег и решила попутешествовать по Королевству, чтобы узнать, где какие истории рассказывают, и, может быть, новые узнать.
Мамаша поставила перед Нуном чашку, от которой тянуло запахом карамели, а сама занялась кофе. Я заметила, что она насыпала в кастрюльку две маленькие щепотки, и подавила вздох. Ничего, вот вернусь домой – сварю себе правильный!
– Сказки… – задумчиво проговорил староста. – Вот, есть сказ о том, кто в тумане ходит. Есть о болотной шебуршице. Лесной повешенник, опять же. Но это всё пугалки для детей, чтобы далеко от деревни не отходили. В болоте и лесу свои настоящие опасности, без всяких выдумок, но детям поди объясни. Вот и приходится сочинять небылицы. Тебе-то, госпожа, другое надобно.
– Почему же, про шебуршицу тоже интересно! – возразила я и тут же поняла, что «тоже» было лишним.
Старушка села за стол, протянула мне чашку с полупрозрачным кофе, отхлебнула из своей, проворчала:
– Ходят тут, редко – да ходят.
– Что там, мамаш, на моей памяти трое было, это реже, чем редко!
– Пускай так. Ходят, а мы им говорим – идите дальше. Не вашего ума дело. А то ходил один такой, ещё при моём папаше было дело, выведывал. А потом сюда королевские солдаты целым отрядом заявились. Нашу семью арестовывать. Сынуля совсем мелкий был, в штаны со страху наделал.
– Мамаша, прекращай! – староста стукнул кулаком по столу, расплескав отвар заячьего слащака.
– Пей лучше, а не стол поливай! – прикрикнула старушка.
– Да горячо, – поморщился мужчина, но послушно отпил из кружки.
Я тоже пригубила кофе – хуже варева мне пробовать не приходилось. Наверняка, стоит мне уехать, старушка правильно заварит, это сейчас жадничает.
– Вывели нас на улицу. А там тот стоит, который до этого приходил и выспрашивал. Говорит: обвиняетесь в распространении запрещённой информации. То был Советник, из этих. Колдун, в общем. И что началось!
Старушка вздохнула и покачала головой. Нун стянул платок и обмахивался им – видимо, от отвара стало жарко.
– Кузнец первым раскричался, как сейчас помню! Говорит, если б не вы, колдуны, мир бы не порушился! Что вы от нас, простых людей, хотите! Мы работаем, как можем, на этой заболоченной земле. Если бы вы, господа колдуны, не заигрались со своими штуками, которые
– Мамаш! – резко шикнул Нун.
– А что? – взвилась старушка. – Что скрывать! Любой дурак карту откроет и увидит, что тут раньше было!
– Любой дурак молчать будет! Всё ты и твоя болтливая семейка! Угораздило папашу тебя в жёны взять! Хорошо, что тогда деревня заступилась! Где бы мы сейчас были!
Я непроизвольно приподняла руки, то ли защищаясь, то ли пытаясь утихомирить старосту. Он уставился на меня и замолчал. Потом встал, указал пальцем на дверь и прошипел:
– Вон отсюдова!
Старушка приподнялась, щурясь, разглядывала мою ладонь и бормотала:
– Ишь ты… Ишь ты…
Ну, Екатерина, приехали, только и успела подумать я. Нун наклонился к моей сумке, охнул, схватился за поясницу, потом выпрямился и стал сгребать все мои дары со стола.
– Забирай своё барахло и вали! Сказки она читала! Книжки продавала! Нет вашему племени веры! Выметайся! Чтобы в Топях ноги твоей не было! Я сейчас всех соберу, тебя ни один человек на порог не пустит!
Он наступал, а я попятилась к выходу, даже не глядя под ноги. Староста кинул в меня сумку, я подхватила её на лету, сорвала с крючка плащ с шарфом и выбежала на улицу. За мной с грохотом захлопнулась дверь.
Я поставила сумку на мокрый от дождя настил. Встряхнула не успевший высохнуть плащ. Засунула одну руку в рукав. Потом другую – в другой. Застегнула пуговицы, едва попадая в петли. Тщательно замотала шарф. Перекинула ремень сумки через плечо. И подскочила, когда сзади скрипнуло окно.
– Госпожа! – шёпотом позвала старушка. – Может, пару коробочек оставишь, а? Мне бы сонная молодка не помешала. У тебя должно быть всё хорошее, качественное, раз ты из этих.
Я подошла к окну, трясущимися руками принялась выгребать из сумки содержимое и передавать старушке.
– Погоди-ка! – сказала вдруг она и исчезла.
Я пожала плечами – некуда спешить. Главное, чтобы староста не вышел. Старушка тут же вернулась с половиной буханки хлеба. Я вдохнула аромат – свежий! – и поняла, что дико голодна. Тут же откусила кусок, и на глаза навернулись слёзы. Старушка не спешила уходить, качала головой, глядя на меня, и что-то шептала себе под нос. Я убрала хлеб в сумку, вытерла щёки и зачем-то спросила:
– А что тут написано?
– Где?
Я ткнула пальцем в пространство над дверью.
– «Правда заперта в истоке. Там ей и быть».
– Что это значит?
– После того случая стали говорить, что это значит, что надо держать язык за зубами. Только, видишь, я не умею, – посетовала старушка. – Но надпись-то гораздо старше! Дед мой говорил: это значит, что со временем люди всё переиначивают. А правда – она где-то затерялась, никто её уже и не найдёт. Так тому и быть.
– Но значит, можно найти правду, если начать с истока, с начала! – воскликнула я.