РЕФЕРЕНС. Часть вторая: ’Дорога к цвету’

Иевлев Павел Сергеевич

— Вы и в прошлый раз так говорили, — возражает Калидия уже не своим, а искусственным голосом.

Мне периодически кажется, что оболочка за неё не только говорит, но и думает. Эта штука любит кровь. Чтобы в этом убедиться, достаточно увидеть, как жадно она поглощает попавшие на неё капли. Может быть, поэтому владетели предпочитают мечи? Башка долой, кровища фонтаном, просто праздник какой-то…

— Один известный в нашем мире человек написал статью «Головокружение от успехов». Так вот, у тебя сейчас именно оно. То, что тебе удалось вчера устроить резню, не означает,

что этот фокус получится повторить.

— Врага надо уничтожать!

— Врага не надо считать глупее себя.

— Они просто наёмники!

— Напомню, — сухо сказал я, — что всего месяц назад одни «простонаемники» играючи смешали с говном гвардию самого крутого владетеля Креона, а другие «простонаемники» вытащили его самого и его семью, не дав им сдохнуть. Вчера эти ребята облажались, но будь уверена, урок усвоили.

— Ты старый трусливый старик! — разозлившись, привычно перешла на «ты» Калидия. — Не мешай мне и, может быть, уцелеешь.

— Кали, дорогая, ты несправедлива, — сказала осторожно Алиана. — Михл старый, но совсем не трус. И он знает, о чём говорит. В конце концов, он и сам наёмник.

— Наёмники просто товар.

— Я стажёр-медик в частной военной компании, — напомнила Алька. — То есть, наёмник.

— Поэтому, девочка, твоё мнение ничего не стоит. Оставь войну тем, кто для неё рождён!

Развернулась и пошла наверх, будить Багху.

— Ну, ну, не плачь, — обнял я Алиану. — Всем нахамила, всех обидела, топнула ножкой и свалила — в этом вся Калидия. Но сейчас за неё говорила оболочка.

— Вы так думаете?

— Нет, просто тебя утешаю.

— Я серьёзно спрашиваю.

— Если серьёзно, не знаю, насколько сильно они влияют друг на друга. Симбионт — древняя могущественная штука. Но насколько разумная? Он определённо подталкивает носителя к выгодным для себя выборам, но мне кажется, выгоду он понимает примерно на уровне клеща: «Крови, хочу крови!» Может быть, более опытный и психически цельный носитель, вроде Креона, контролирует оболочку лучше, но Калидия и себя-то не контролирует. Я на стену, ты со мной? Или слишком обижена и пойдёшь реветь в подушку?

— Я обижена, и, может быть, пореву немножко, — вздохнула Алька. — Но я с вами.

— Возьми на кухне термос с чаем, — сказал я. — Во избежание обезвоживания.

* * *

— Знаете, Михл, — сказала Алиана, — сегодня я готова слушать про свою любовь к Калидии. Настроение отвратительное, хуже уже не станет.

Мы устроились на моём караульном диванчике, замотались в одеяла, девушка успела немного намочить слезами мою разгрузку.

— Тут нет никаких откровений, — признался я. — Всё довольно очевидно, если подумать. Первое — критический дефицит любви. Это общее для всех сирот. Чем меньше любви получает ребёнок в детстве, тем более он уязвим для манипуляций любовью потом. Готов, как бездомный щенок, бежать за каждым, кто его погладит. Та ёмкость души, которую должны были заполнить своей любовью родители, пуста, а природа пустоты не терпит. Ты даже в меня вцепилась, помнишь?

— Вы были добры ко мне, — вздохнула Алиана. — Не травили,

не обижали, не были равнодушны. Разговаривали, интересовались, рисовали… Впервые кому-то было не наплевать на то, что я думаю, на то, какая я есть. Теперь-то я знаю, что это просто часть лечения, но тогда…

— Не зная твою биографию, не учёл этот момент, — повинился я. — Поэтому у тебя возник импринтинг. Ты в меня, можно сказать, почти влюбилась.

— Да, — вздохнула Алька, — наверное, вы правы. Но я вообще об этом не думала. Когда поняла, что вы уходите в другой мир навсегда, меня вдруг такая тоска охватила! Хоть с крыши прыгай. Как будто единственного близкого человека лишаюсь. Как представила, что дальше будет только «отчим Родл», чуть не завыла. Решила — хоть тушкой, хоть чучелком, а с вами.

— Это и есть импринтинг, — кивнул я. — Так птенцы некоторых птиц принимают за маму первый движущийся объект, который увидят, вылупившись из яйца. А ты вцепилась в первого, кто просто отнёсся к тебе по-человечески. И промахнулась.

— Промахнулась?

— Тебе семнадцать, возраст сильных и ярких чувств, за которыми надо обращаться не к пожилому циничному мужику, а к сверстникам. И тут появляется Калидия.

— Ну да, — вздохнула Алька и шмыгнула носом.

— Она идеальный объект. Во-первых, очень красивая — ей легко восхищаться. Во-вторых, очень несчастная — её хочется поддержать. В-третьих, сильная и гордая, девушка-воин, девушка долга, готовая пожертвовать собой ради великой цели. Такой ты в мечтах видела себя, верно?

— Да, пожалуй, — согласилась Алиана. — У нас в истории есть легендарная девушка-полководец, которая возглавила городское ополчение, когда напали враги. Я, пока была маленькая, думала: вырасту — буду как она! Калидия даже похожа на портрет из учебника.

— Надо полагать, кончила она плохо? — предположил я.

— Да. Стала слишком популярной, её обвинили в попытке мятежа и казнили.

— Обычная концовка для таких историй. С выживаемостью у «сильных гордых женщин» так себе. Но вернёмся к Калидии. Всё совпало — она твой идеал женщины. Ты травмирована сексуальным принуждением и не хочешь быть с мужчиной, при этом у тебя высокий гормональный уровень и хочется секса. Ты выросла в женском подростковом коллективе и наверняка сталкивалась с однополыми отношениями.

— Да, некоторые девочки… Это было запрещено, но случалось.

— Все хотят любви и находят её, где могут. В общем, ты была обречена влюбиться в Калидию, просто потому что ты была готова к любви, а она оказалась единственным подходящим объектом в пределах досягаемости.

— Это звучит как-то…

— Цинично?

— Да.

— Извини. Ладно, она действительно умна, красива и доминантна. То, что нужно для такой девушки, как ты. Восхищаться, подчиняясь, — твоя модель отношений. Она сформирована воспитанием, стыдиться тут нечего. Если бы ты могла восхититься Родлом, он не знал бы любви вернее твоей.