Регент
Шрифт:
В Париже снова запахло Фрондой, но без былой веселости той легкомысленной эпохи. Каждую ночь на стенах появлялись насмешливые пасквили, а к решетке версальского дворца тянулась вереница живых скелетов в отрепьях.
И только король оставался бесстрастным, за что язвительный Сен-Симон, не ведавший о бессонных ночах Людовика и о муках его совести, назвал короля черствым слепцом. Это заблуждение разделяла вся «партия святых», без устали трудившаяся над тем, чтобы одолеть «негуманное» мужество Людовика. Они умоляли его величество из жалости к французам предать Францию, по-христиански уйти из Эльзаса, из Фландрии и, может быть, из Артуа. О какой-либо поддержке Филиппа V не могло быть и речи.
Плакала растерявшаяся
И сердце Людовика XIV дрогнуло: его представитель на встрече в Гааге, президент парламента Руилле, получает приказ капитулировать, подставить другую щеку. Самое большее, чего хотел король, — это сохранить для Филиппа V королевство обеих Сицилий.
Герцог Орлеанский возмущен этим унижением и собственным бессилием. У Филиппа нет никакой возможности заставить короля выслушать его или сблизиться с дофином, у которого еще оставалась энергия для борьбы. На этот раз искушение победило.
Делан де Рено был дерзким и безумным интриганом, потерявшим голову от мысли о возможности сменить правящую в Испании династию. Он вообразил себя Монком [15] и не щадил ни сил на беготню взад-вперед, ни денег, открыто вербуя сторонников своему господину. Мадам д’Юрсин хорошо знала свое дело: она приказала полиции тайно следить за каждым шагом Рено и вскрывать все его письма и предупредила короля Испании об опасности.
15
Монк, Джордж (1608–1670) — генерал и политический деятель Англии, сыгравший большую роль в установлении в стране республиканского правления, а после смерти Кромвеля способствовавший восстановлению королевской власти.
«Как вы полагаете, какие у вас отношения с мадам д’Юрсин?» — спросил как-то вечером Людовик у своего зятя.
«У меня достаточно оснований убеждать себя, что они должны быть хорошими и нет никакой причины к тому, чтобы они были плохими», — ответил принц.
Однако главная камеристка жаловалась на герцога Орлеанского и не желала больше видеть его в Мадриде. Узнав об этом, его высочество вышел из себя, позвал своих помощников и во всеуслышание заявил о том, что методы управления камеристки беспомощны. Король устало махнул рукой: учитывая положение вещей, разве можно было предсказать, кто будет править в Испании. И если Филиппу V суждено оставить этот трон, то к чему ворошить прошлое? А если нет, то Людовик со вниманием выслушает все соображения своего зятя. А пока ради самого герцога Орлеанского лучше не давать повод для излишней злобы.
Филипп покоряется, или делает вид, что покоряется. Он больше не сомневается в том, что король Испании встал на сторону его врагов и только подливает масло в огонь, а мадам де Ментенон, подзуживаемая мадам д’Юрсин, на каждом шагу вставляет ему палки в колеса.
Сам Людовик сохраняет хладнокровие, старается утихомирить мадридские страсти, пресекает версальские сплетни.
Франция тем временем подвергалась самому жестокому унижению, которое она знала со времен поражения при Павии [16] .
16
Во время Итальянских войн (1494–1550) в 1525 г. войска германского императора Карла V разгромили войска французского короля Франциска I,
Мстительные голландцы, ненасытные австрийцы, жестокие англичане хотели не мира, а уничтожения французского королевства. Прикидываясь простачками, они ставили Франции невыполнимые условия. Маркиз де Торси, приехавший на переговоры, долго ждал решения: за союзниками остаются все их завоевания, но они отказываются от посягательств на укрепления, которые расположены вдоль французской границы. За это они гарантируют двухмесячную передышку, во время которой Людовик XIV должен заставить своего внука отказаться от испанского трона. Если же это не будет сделано, по истечении указанного срока восемь стран направят свои армии к Парижу.
Эти неприемлемые условия сыграли положительную роль: король прекратил колебаться, прислушиваться к женским слезам и уговорам и объявил священную войну ради защиты своих владений — своих владений, но не Испании. Французская армия, советники и даже посол должны будут покинуть Пиренейский полуостров: Филиппу V придется рассчитывать только на преданность своих подданных.
Выигрывал ли что-то при этом герцог Орлеанский? Он прямо спросил Людовика, что ему следует делать, дабы сохранить свои права, и получил совет направить в Испанию надежного человека под предлогом забрать вещи, а на самом деле для того, чтобы заявить от имени герцога Орлеанского традиционный протест.
Флотт, которому была поручена эта деликатная миссия, отправился на поиски Рено, нигде его не обнаружил, задержался в Испании сверх всякой меры и, нанося бесчисленные визиты, не очень следил за своим языком. Когда Флотт выехал в Париж, по дороге его арестовали драгуны короля Испании и бросили в тюрьму, где уже несколько недель томился Рено. В его бумагах было найдено еще запечатанное письмо Стенхоупа и послание, в котором говорилось, что представители самых благородных испанских фамилий решили, в случае если Франция оставит их без покровительства, поставить во главе королевства герцога Орлеанского и не щадить ради него ни своих жизней, ни богатств. Арест двух великодушных лейтенантов, друзей его высочества, не замедлил последовать.
Сколько изумления в Версале, сколько негодования, сколько злобы! Мадам д’Юрсин, развязавшая этот скандал вопреки воле Людовика XIV, могла быть довольна собой. Все недруги герцога Орлеанского, все завистники, все ревнивые женщины, побочные дети, обделенные принцы крови, честолюбивые бездари — все вцепились в добычу.
Мадам герцогиня злобствует. Она знала, она всегда знала об истинных намерениях своего шурина! Герцогиня Орлеанская, ожидавшая появления на свет своей четвертой дочери, мадемуазель де Монпансье, чувствовала себя очень плохо. Ничего удивительного! Это чудовище отравило свою жену ядами, выделенными Гумбертом во время его химических опытов, чтобы после ее смерти жениться на вдовствующей королеве Испании и с помощью ее богатств быстрее справиться с Филиппом V. А как только он получит корону Испании, он отправит на тот свет и вторую жену и соединится наконец с мадам д’Аржантон.
Подстегиваемый фуриями из Медона и всегда готовый грудью встать на защиту своего любимого сына, дофин верит всем этим бредням и требует ни много ни мало как головы своего кузена! И уж если так вел себя сам дофин, если мадам де Ментенон не скрывала своей враждебности, то что говорить о придворных! Неизвестно, чем могло бы все это закончиться, но герцогиня Орлеанская, по счастью, выздоровела.
Филипп пробует оправдаться: что поделаешь, он совершил оплошность, возможно, непростительную оплошность, но никогда он не затевал никаких заговоров против своего племянника. Все переговоры он проводил, только предвидя ситуацию, когда обстоятельства вынудят Филиппа V отречься от престола, и тогда — разве не лучше сохранить этот трон для Франции?