Регина
Шрифт:
— О! А я и не заметил появления своего сюзерена. Надо же, не думал, что он так быстро приедет. Это сам Франсуа Валуа, герцог Анжуйский. Его лицо непоправимо обезобразила оспа, вот и кажется теперь, что у него два носа.
— Значит, это в его свите ты имеешь честь состоять?
— Можно сказать и так. Кого ещё ты успела заметить?
— Королеву-мать. Вот она-то нас с тобой точно ненавидит. Знаешь, мне пару раз показалось, что если бы ей представилась возможность, она бы медленно-медленно разрезала тебя ножом по частям, а меня бы просто зашвырнула в костёр и потом пепел по ветру развеяла. Чем ты умудрился
— Поверь на слово, у неё много причин желать моей смерти. Так что будь с ней поосторожнее. Твоя красота здесь вызывает не только восхищение, но и чёрную зависть, и желание обладать тобой любой ценой.
— Что ж, мне к этому не привыкать. Я не так беззащитна и неопытна, как ты думаешь. Я твоя сестра и меня не так-то просто напугать. А знаешь, кто мне понравился здесь, кроме Филиппа?
— Кто? Только не говори, что кто-то из Гизов!
— Тогда я промолчу лучше.
— Значит, Гиз? Генрих или этот шалопай Майенн?
— Майенн. Он такой… забавный.
— Гиз — забавный? Хорошо, что кроме меня, тебя никто больше не слышит. Над тобой бы весь Лувр смеялся. Забавный Гиз. Это что-то новенькое. Самовлюблённое, властолюбивое, хитрое и жадное племя. Даже Шарль при всём своём легкомыслии способен провернуть такую интригу, до которой и я вряд ли додумаюсь. Этому семейству веры нет, так что не вздумай с ними связываться.
— А мне он понравился. Не знаю, почему. Но, думаю, я смогу с ним подружиться. Когда он сегодня смотрел на меня, в его глазах не было коварства или похоти, только радость, совершенно детская радость ребёнка, увидевшего красивую бабочку.
— Ха! Мечтательница. Всё-таки ты ещё очень и очень неопытна. Боюсь, нам с Филиппом придётся ещё долго опекать тебя.
— Я не стану возражать. Знаешь, я никогда не думала, что это так приятно, когда о тебе кто-то заботится, волнуется, кто-то думает о тебе. Спасибо тебе.
Луи молчал и не сводил глаз с её взволнованного лица. Так умна и проницательна и в то же время так чиста и доверчива. Рядом с ней казалась заурядной даже Маргарита Валуа. Со стороны Господа Бога было просто издевательством создать эту необыкновенную во всех отношениях женщину, которая могла бы с полным правом носить имя Регины де Клермон, и дать ей это имя от рождения. А ведь они могли бы стать самой блестящей парой Франции! И как бы он её любил! Ни на час не покидал бы её, положил бы всё королевство Французское к её стопам, если бы… Если бы она была ему чужой женщиной… Честолюбивые несбыточные мечты слились в его душе с такой же несбыточной и страстной любовью. Мысли бродили по заколдованному кругу: Луи не мог любить свою собственную сестру — и не мог не любить это живое воплощение своей мечты, он должен был бежать прочь от этого немыслимого соблазна — и не имел права оставлять младшую сестру.
А Регина…Регина просто жила в эти минуты, боялась, что он вот-вот растворится в полумраке галереи, как удивительный сон, как призрачный мираж счастья, и торопилась надышаться его надменной красотой. Она молча любовалась его лицом и как никто понимала бедную Маргариту Валуа: тонкие, лёгкие, словно летящие черты; тёмные миндалевидные глаза с загадочной поволокой, взгляд которых завораживал, гипнотизировал каждого, кто осмеливался в них заглянуть, — и старалась не думать о том, что её любовь — грех, преступление против
Их блаженное молчание нарушил звонкий голос Робера, который разыскивал де Бюсси по приказу герцога Анжуйского. Младший Валуа жаждал поближе познакомиться с сестрой своего верного Бюсси. Луи и Регина переглянулись, шумно вздохнув, вернулись в зал.
— Сударыня, вы прелестны. Вы очаровали всех мужчин Лувра и подпортили настроение большинству женщин, — рассыпался в любезностях Франсуа Анжуйский, — Друзья мои, взгляните на это божественное создание! Этот вызывающе скромный наряд, этот серебристый жемчуг так подчеркивают необычный цвет ваших волос и восхитительную кожу. Робер, ты обратил внимание: ни капли белил, румян и прочих притираний, а цвет лица просто безупречен. Бюсси, как ты мог так долго скрывать это бесценное сокровище и молчать?
— Вот потому и скрывал, что бесценное, — процедил сквозь зубы граф.
— Графиня, ваш брат бессердечный эгоист. Никто из нас даже не догадывался о том, что он собирается преподнести королю такой сюрприз. Ваше появление произвело самый настоящий фурор, теперь весь Париж не будет говорить ни о ком другом, по меньшей мере, месяц. Первый раз я становлюсь свидетелем того, что за весь вечер никто не произнес ни слова о политике, гугенотах и католиках, английских пиратах и испанском короле — у всех на устах исключительно ваше имя.
Луи начинал беспокоиться, его совсем не устраивало такое нескрываемое внимание герцога к юной Регине — он слишком хорошо знал характер и склонности Анжуйского. С другой стороны, впечатление, которое произвела Регина на принца, весьма ему льстило.
— О, монсеньор, не стоит так поспешно обвинять моего брата. Мой приезд для него самого стал сюрпризом. Луи увидел меня в первый раз за пятнадцать лет только сегодня вечером, в Лувре. К сожалению, брат не из тех мужчин, которые сидят дома и интересуются только воспитанием своих сестёр и любовниками своих жен. Он принадлежит Франции, а не мне.
Луи так и не разгадал, что именно хотела сказать этим Регина, в её голосе звучало слишком много: и тщательно скрываемая обида, и тихая грусть, и явная гордость за него. Каждый услышал то, что хотел услышать.
В течение всего вечера герцог не отпускал от себя Регину ни на шаг. Бюсси и де Лорж старались не оставлять графиню наедине с ним, Марго напрасно пыталась привлечь внимание любовника и уже тихо ненавидела свою протеже. Все остальные занимались тем, что бурно обсуждали семейство Бюсси, снова поставившее себя в центр внимания, и строили планы касаемо дальнейшего будущего Регины.
К полуночи Регина была до такой степени утомлена всеми этими разговорами, знакомствами, комплиментами и расспросами, что валилась с ног в буквальном смысле слова. Она устала до отупения, но именно это спасло её, отвлекло от мыслей о брате, и сейчас она мечтала только о тёплой воде с травами Франсуазы и мягкой постели. Когда очередной влюбленный с первого взгляда пригласил её на паванну, Регина бессильно повисла на руке у брата.
— Всё, больше не могу, — прошептала она, — отвези меня домой.