Регина
Шрифт:
На все расспросы друзей, кормилицы, преданных пажей оба отмалчивались. И оба с каждым днем всё сильнее ощущали необходимость принятия какого-то решения. Луи больше не мог делать вид, что не замечает молчаливого, неодолимого зова в глазах сестры, да и для неё уже не было тайной то немыслимое обожание, то преклонение, с которым он относился к ней. И с каждым днем им всё труднее было противостоять своему чувству.
Было бы глупо думать, что проницательная герцогиня де Монпасье и мудрый Филипп ничего не заметят, что в Лувре оставят без внимания бесшабашные выходки графа и лихорадочную нервозность его сестры. Однажды
— Я не понимаю эту женщину. Совершенно не понимаю! — бормотал Шарль, уткнувшись носом в роскошную грудь своей подружки Анетты.
Разумеется, он имел в виду не её, а Регину.
Филипп, лениво отмахиваясь от двух белокурых близняшек, имена которых у него постоянно вылетали из головы, пытался объяснить ситуацию:
— Я её тоже не понимаю. Но я её люблю. И ты её любишь. Потому что — не понимаем. А если бы мы её понимали, то мы бы её уже не любили, потому что не понимаем.
— Переведи, — герцог на минуту оторвался от Анетты.
— Регина — это загадка. Мы с тобой в ней просто запутались. Все остальные похожи друг на друга, они все подражают либо Марго, либо твоей сестре, либо старухе Пуатье в её лучшие годы.
— О! Я это тоже заметил.
— Я о чём и говорю. А графиня — она такая одна. Она никому не подражает. Она ни на кого не похожа. Мы не можем её предсказать, не можем её сравнить. С такими, как она, никто ещё не сталкивался в Лувре. И она сама себя не всегда понимает. Вот. А мы запутались в ней, и чем больше пытаемся её понять, тем сильнее запутываемся. Скоро ни тебя, ни меня уже не будет — мы растворимся в ней и останется только наша к ней любовь.
Шарль потрясённо замолчал, а потом выдохнул:
— Хорошо сказал! Ронсар бы повесился от зависти. Только, знаешь, по-моему дело обстоит гораздо проще. Графиня в кого-то влюблена.
— Я знаю.
— В кого?!
— Я не знаю. Не в меня.
— И не в меня.
— Может, в нас, — подали голос обделённые вниманием красавца Филиппа близняшки Мари и Лили.
Филипп по очереди трогательно поцеловал их в виски:
— Нет, мои ангельские птички. Эта женщина влюблена не в вас.
— Граф, а что ты будешь делать, если узнаешь имя человека, которого она предпочла нам?
— А что я смогу сделать? Останусь её другом и сделаю всё, что от меня зависит, чтобы она была счастлива с этим мужчиной. Чтобы он её не обидел.
Шарль от изумления открыл рот:
— Ну ты даёшь! А я вот вызвал бы его на дуэль и заколол к чертовой матери. Чтобы под ногами не путался. От соперников нужно избавляться.
— А если Регина полюбит меня? Тоже вызовешь на дуэль?
Неожиданно для себя самого Шарль крепко задумался. На лице его отразилась усиленная работа мысли, а рука сама собой скользнула в декольте Анетты. Думал он долго. Рука его успела исследовать и содержимое декольте, и перебрать завитые чёрные локоны, и нырнуть под юбку. Наконец, Шарль сказал:
— Нет. Тебе бы, пожалуй, уступил. В память о сегодняшней попойке. А если серьёзно, то я и без графини проживу. И даже очень неплохо проживу. А ты, дружище, без неё пропадёшь. Она тебе нужнее, чем всем остальным.
— Это
Герцог кивнул головой. Это было не просто заметно — об этом знал весь Париж. Филипп умирал без Регины. Она заменила ему и воздух, и воду, и сон. Она неслышно вошла в его душу и вытеснила из неё Бога, заполнила собой его жизнь и стала Вселенной.
— А ты заметил, — после минутного молчания продолжил Филипп, — что графиня очень несчастна? Ей больно дышать, больно улыбаться. Она живёт на пределе своих сил.
— Лучше этого не замечать. Ей ты не поможешь и сам с ума сойдёшь. Она не такая беспомощная, как ты думаешь. Клермоны все такие: со всем и со всеми справляются самостоятельно.
— С Бюсси тоже что-то неладное.
— Вот уж кто меня меньше всего волнует, так это твой лучший друг. Ты меня извини, Филипп, но твой несравненный Бюсси слишком высокого о себе мнения и если кто-то, наконец, заставил его приспустить флаги и поднять щит, а не меч, то я только рад этому. И уж его-то настроение объяснить легче лёгкого: Луи выбрал орешек не по своим зубам. Какая-то Великая женщина дала ему от ворот поворот, вот он и бесится. Это не мы со своей несчастной любовью. Это его больное самолюбие. Помяни моё слово, как только крепость сдастся, все болезни графа пройдут как не бывало.
— Мне, конечно, не очень приятно выслушивать от тебя такие речи о своём друге, но, по большому счету, ты прав.
— Давай лучше выпьем ещё бутылку этого чудесного бургундского и развеселим наших пташек, а то они от этих разговоров совсем приуныли.
Товарищи по несчастью звонко сдвинули бокалы и обняли своих случайных подруг. Кабак они покинули на рассвете следующего дня и посмели показаться на глаза графини де Ренель только через два дня, когда следы бурной попойки, драки в квартале Тампль и бурной ночи с сестрицами д'Астрэ полностью исчезли.
Регина тем временем решала, что ей делать: пытаться ли забыть о своей страсти (но это было невозможно и она это знала), добиваться ли желаемого всеми способами несмотря ни на что или просто жить, плыть по течению и не сопротивляться судьбе. Но любовь её была столь велика, что со временем Регина перестала ощущать боль её невозможности, она привыкла к ней и боль эта стала уже частью её жизни, её души. И тогда она научилась заново дышать, смотреть, двигаться, смеяться, радоваться жизни. Она не смирилась — она просто остановилась в ожидании чего-то, что подскажет ей ответ, ускорит развязку.
Луи выбрал другой путь — он день за днём, минута за минутой неустанно повторял себе, что Регина — его родная сестра и никаких чувств, кроме родственных, он к ней не испытывает. И для того, чтобы окончательно убедить себя в этом, он пробовал любые средства: от бурных пиров с друзьями и азартной охоты до любовных авантюр. Больше всех пострадала в итоге ни в чем не виноватая Ортанс, которую он сначала сделал своей любовницей, из-за чего она чуть не попала в немилость к Маргарите, а потом оставил сразу же, как только она ему наскучила. Он не собирался прекращать свои встречи с Маргаритой, а в качестве отвлекающего манёвра то вновь возвращался в Ортанс, то находил себе новое увлечение, разбивая подчас юные девичьи сердца. Но что ему было до их слёз, когда его сердце рвалось на части от тоски!