Регистан где-то рядом (сборник)

Карелин Александр Петрович

Я и образование получил самое лучшее. Ей-бо. В своем Челябинске учился в высшем военном автомобильном инженерном училище имени Главного маршала бронетанковых войск П. А. Ротмистрова.

– 

Странно, почему имени Ротмистрова? – подал голос замполит батальона майор Пястолов. Владимир Иванович налил себе новый стакан квасу и с удовольствием стал пить.

– 

А черт его знает, товарищ майор. Мы как-то не задумывались, учились и все. Не суть важно. Я начинал службу свою в Союзе, был командиром автомобильного взвода, затем стал командовать ротой. В Афган прибыл около двух лет назад, тоже командиром роты. Ехать в Афганистан

на повышение – это, как говорится, надо иметь незаурядные командирские способности, или, как шутят офицеры, гибкий позвоночник. Шесть раз принимал участие в схватках с «духами». Дважды был ранен, один раз тяжело – лечился в Ташкенте больше трех месяцев.

Когда пули попали в живот и в ногу, то решил, что это конец. Потом совсем отключился. Пришел в себя уже после операции в госпитале Кабула. Оказалось, что оживать еще труднее, чем умирать. И дольше! Ей-бо. Слишком узкой была эта щель – обратно в жизнь. Чтобы протиснуться сквозь нее, пришлось затратить невероятно много усилий. Но я очень постарался. И мне все же удалось «пролезть». Помню, от сильной боли я застонал и открыл глаза.

– 

И что, долго лежал в Кабуле? – Невский даже привстал, чтобы лучше видеть рассказчика.

– 

Нет, через несколько дней переправили в Ташкент. И знаете, чем для меня был тот госпиталь? Пытка неподвижностью – вот что это было такое! Попробуйте-ка полежать несколько часов на спине, совершенно не двигаясь, будто вас гвоздями прибили к кровати. И смотрите в высокое окно. Вообразите при этом, что вы молоды, что вас прямо-таки распирает от желания бегать, прыгать, кувыркаться, так и подмывает вскинуться, стукнуть голыми пятками об пол и опрометью выбежать из палаты.

Долго болея и постепенно теряя подвижность, человек, возможно, привыкает к такому состоянию, если к нему вообще можно привыкнуть. А тут чудовищное превращение в «колоду», в «камень» было мгновенным. Представьте, даже не мог отвернуться – должен был лежать, как положили, на спине, подобно бедному жучку, которого ни с того ни с сего перевернули кверху лапками.

И почти каждую ночь – и это было нестерпимо – я заново переживал свое ранение. Вскидывался с криком и минуту или две не мог понять: где я и что со мной. А еще, сейчас стыдно сказать, даже плакал тайком от страха и от жалости к себе.

А потом дело пошло на лад. Не очень быстро, словно бы крадучись, возвращалась жизнь в мое тело. Вскоре я уже гордо восседал на койке, обложенный подушками. А через несколько дней мне подали роскошный выезд – колясочку. Я с удовольствием принялся раскатывать на ней по палате и коридору, крутя колеса руками. А спустя некоторое время я опять стал пешеходом.

Сейчас все позади. Да, на родине растут у меня два сына: старший Василий и младший Олег. Хорошие пацаны. Вырастут, я их тоже определю в автомобилисты. Ей-бо. Считаю, что не ошибся я в выборе профессии. А этот рейс у меня первый после длительного перерыва, можно сказать, прямо из госпитальной палаты отправился в путь.

Невский невольно подумал – какая это высокая моральная заслуга – признаться в испытанном страхе, в своей слабости. Он с уважением глянул на Владимира Котовича, не удержался от терзавшего его вопроса:

– 

Страшно было в бою, а потом при ранении?

– 

Док, поверь мне, не боятся на войне только кретины, да и то, наверное, когда под «мухой». А нормальные приучаются преодолевать страх силой воли. Мне пока это удавалось.

– 

Да, мне повезло с командиром роты. – Вступил в разговор старший лейтенант Умеров

Сергей, замполит автомобильной роты. – Вы только на его грудь гляньте. Награжден двумя орденами Красной Звезды.

Офицеры невольно одновременно посмотрели на награды капитана.

– Молодец, конечно! Так держать. – Комбат Сан Саныч протянул ладонь и крепко пожал руку офицеру. Замполит батальона, начальник штаба и доктор Невский тоже по очереди пожали ему руку. Капитан неожиданно засмущался: «Да будет вам. Прямо героя из меня делаете».

Он вскочил, прошелся у стола, потом снова сел:

– 

Вы не против, если я еще кваску тяпну? Хорош! Родину далекую напоминает.

– 

Да пей ты, сколько хочешь. Главное, чтобы ночью не «напрудил под себя», – майор Тараборин весело рассмеялся. Его поддержали остальные.

– 

Ну, это дудки. В детстве этим не страдал, а сейчас тем более.

Владимир отхлебнул из стакана, поднял голову и стал вглядываться в небо, усыпанное яркими звездами:

– Люблю смотреть в ночное небо. Давно уже заметил: это помогает бороться с усталостью. За день в глазах рябит от бесконечно бегущего полотна дороги. А таких ярких, бархатных звезд, какие в афганском небе, я нигде не видел. Ей-бо.

Все офицеры подняли глаза к небу. Наступила тишина. Наверняка каждый вспомнил о своем доме. Луна словно огромная осветительная ракета на парашюте висела над головами. Возможно, сейчас яркую луну рассматривает кто-либо из близких в своем краю…

– 

Что ты, Владимир, можешь припомнить об этом рейсе? Каким он был? – начальник штаба капитан Кобылаш Виктор первым нарушил молчание.

– 

Если в двух словах, то это был жаркий, даже знойный, опасный рейс. А если поподробнее, то извольте, расскажу. Не торопитесь спать?

– 

Валяй, – почти хором ответили несколько голосов.

3

Подготовка колонны шла обычно. Инструктаж, постановка боевой задачи, проверка технического состояния автомашин. Маршрут знакомый: из Кушки в Кандагар. Более двадцати раз пришлось мне уже ходить по нему. Перед началом движения командир батальона материального обеспечения майор Никонов обратил мое внимание, как начальника колонны, на возросшую активность душманов. В прилегающих районах появились банды из группировки Гульбеддина, которые нападают на колонны с грузами.

Вообще-то пройти с колонной из Кушки до Кандагара без выстрелов невозможно. Все мои предыдущие поездки, да и эта, крайняя, подтвердили это. От Кушки до вашего полевого лагеря в пустыне (это около 750 км) мы шли пять суток.

Что осталось в памяти из тех пяти суток? Разбудила меня пронзительная сирена: вдоль Г-образного строя машин на малой скорости шел дежурный КрАЗ с включенной сиреной – так у наших военных водителей играют подъем. Часы показывали 4 часа 30 минут. Выехали в долгий путь. Не давала покоя тревожная весть о возможном нападении крупной банды душманов на один из приграничных колхозов; под Фарахом с горечью я узнал разрушенный дом с засыхающим садом – еще год назад здесь шли бои (наш вертолетчик-майор бросил в атаку МИ-24 на душманский крупнокалиберный пулемет, который, по данным наводчика, был установлен в этом жилище. Вдруг во дворе пилоты и стрелок увидели маленькую девочку, которая отчаянно размахивала белым платком. Беды тогда не произошло. Но, как видно, ненадолго). Что стало с этой девочкой? Не знаю. В Дилараме на стоянке нас обстреляли, снаряд разорвался рядом с автомобилем – жертв, к счастью, не было.