Реинкарнация: вторая жизнь в альтернативном мире

Faded Emory

— Дин, — позвал я его.

— А?

— А ты заранее придумал всю ту историю для стражников?

— Хотелось бы сказать «нет», но на самом деле «да» — я заранее придумал эту историю. Слишком уж риски велики, чтобы проколоться на какой-то мелочи.

На удивление, достаточно ответственная позиция для того, кто весь день спит в повозке, а ночью ходит гуляет и всячески отлынивает от любой возможной работы. Причём, замечу, это не образ дурачка для нас, детей, ибо я видел, как на него осуждающе смотрят другие взрослые. Исключение тут разве что двое — это Нэнси, которая добра совсем ко всем, и тот смуглый, высокий,

молчаливый парень, имя которого я успешно забыл.

— Кстати, есть какая-то причина, почему он не спросил тебя про людей, с которыми ты «поссорился»?

— Ага, есть. И называется эта причина, если что, — ПО-ХУ-ИЗМ.

Я смотрю, его совершенно не заботит, что он так разговаривает с ребёнком в присутствие другого ребёнка…

— Но он ведь спрашивал до этого про другое…

— Конечно, спрашивал. Это ведь его обязанность, как главного стражника.

— Тогда почему?..

— Потому что он это всё спрашивает для галочки — ему главное, чтобы другие стражники, находящиеся в этот момент рядом с ним, в случае чего подтвердили, что он полноценно исполнял свои обязанности. Короче, он сделал свой минимум для вида, а после уже отпустил нас.

— Но он же главный стражник, зачем ему…

— Потому что он на самом деле никакой не главный стражник, — и прежде, чем я успел задать логичный вопрос, он, предвидя это, ответил заранее: — Главные стражники городов не стоят на воротах и не проверяют всех подряд оборванцев. У них есть для этого много нижестоящий рабочих. А называю я подобных ему стражников так, потому что «главные» они для меня, потому что моя основная цель — это убедить их, впустить меня в город. Теперь понятно?

— Ага…

— Ещё какие вопросы?

Я немного задумался и всё же спросил:

— Почему ты был с ним столь… вежливым, если он…

— Говори прямо. Не надо со мной стараться быть вежливым и использовать эвфемизмы. Хочешь сказать, что я перед ним раболепил — так и скажи.

— Хорошо. Почему ты перед ним так раболепил? Разве это было обязательно?

— Нет, не обязательно. Но это увеличивало наши шансы попасть в город и при этом остаться не примечательными.

Это-то понятно, но меня интересует кое-что другое…

— Но разве для тебя самого такое не ужасно унизительно? Ты ведь наверняка намного сильнее него.

— Конечно, я сильнее него. Скажу больше — при желании, я бы мог в одиночку выйти против всего этого города и разрушить его половину так точно.

— Тогда…

— Мне плевать, что обо мне подумают. Я не обращаю на подобное внимание. Не говоря уже о том, что я вряд ли когда-либо ещё пересекусь с этими людьми.

— Вот как…

Я думал, человек с такой силой, как у него, будет считать подобное крайне унизительным и никогда на подобное не пойдёт, а он говорит, что ему совершенно плевать на всё это…

— Да и к тому же — неужели ты думаешь, что им на меня не насрать?

— Что?..

— Ну, сколько, по-твоему, через них проходит существ за один только день? А за неделю? А за месяц? А за год? Поверь, там такое количество, что хорошо если они хотя бы черты твоего лица запомнят на неделю-другую. А уж что ты там им говорил и главное — как ты с ними говорил — это вообще без шансов для их и без того перегруженных ненужной информацией мозгов. Так что вот вам, сопляки, один очень хороший совет от меня — не бойтесь позориться. Во-первых, потому что допускают

ошибки, и соответственно позорятся, абсолютно все, а кто говорит обратное — лишь нагло вам пиздит, поэтому стоит относиться к любым ошибкам и позору, как к тому, что нужно через «не хочу» просто принять, желательно попытавшись впоследствии это исправить; ну а во-вторых, не нужно бояться опозориться перед кем-то, потому что ВСЕ-Е-Е-Е-Е-Е-Е-ЕМ на вас насрать — хорошенько запомните, что всех волнуют лишь их собственные проблемы, изредка — ещё проблемы дорогих им людей, но в основном — всех всё же волнуют лишь они сами, так что, может, с вашего позора немного поржут, может немного поиздеваются над вами, но со временем всех это, в конечном счёте, заебёт, и каждый продолжит заниматься своими собственными проблемами, вероятно изредка вспоминая этот ваш позор, чтобы немного посмеяться. Причём, чем сильнее будет беспокоить вас ваш собственный позор, тем сильнее это будет веселить других, так что чем быстрее забьёте хер на все эти мелочи, тем быстрее обретёте спокойствие и сможете нормально заниматься своими делами.

Ого… ещё удивительно умные размышления для такого, как он. Ещё бы преподносил бы он это детям без излишнего, ненужного мата — было бы вообще замечательно.

Ну и по правде сказать, только на словах всё так легко…

В моём прошлом мире, к примеру, травля была неотъемлемой частью социальной жизни — сначала садик, потом школа и даже в универе были подобные инциденты, хоть и в более редком формате. В некоторых самых ужасных случаях травля происходила даже дома от родных людей жертвы.

И для всего этого не нужен был никакой «позор». Просто такие уж существа люди, что, видимо, не могут обойтись без этого.

А если уж действительно происходило что-то позорное, то… здесь можно было только посочувствовать тому бедолаге, который попал в эту ситуацию, ведь, вполне вероятно, этот позор его мог преследовать аж до выпуска, а в некоторых случаях — и вовсе до переезда в другое место. И это если говорить о относительно «хороших финалах», который, к сожалению, были далеко не всегда.

Так что всё не так уж просто, как он говорит. Хотя в этом мире, может быть, с этим получше — тут всяко больше свободы, чем в моём прошлом мире…

И пока я размышлял на эту тему, лошадь неожиданно остановилась. И когда я приподнимал капюшон, чтобы посмотреть, что происходит, Дин меня поднял и спустил на землю. Следом он спустил девочку.

— Что происходит?

— Приехали — вот что, — ответил мне Дин.

Придерживая капюшон двумя руками, чтобы тот мне не мешал, я осмотрелся и следом, поворачиваясь, посмотрел по сторонам.

Это место довольно сильно отличается от окраин города. Здесь везде стоят лавочки, все дома каменные и двухэтажные, а некоторые даже трёхэтажные, при этом все они с нормальными окнами и на вид выглядят вполне нормально. А ещё во многих из домов на первых этажах сделаны мини-магазины — какие-то с вывесками и полноценным подобием знакомых мне витрин, а какие-то просто не имеют стены, и это, похоже, в основном места работы ремесленников и, по совместительству, их магазины, в которых они сразу же и продают свой товар. Например, вон мужчина затачивает какой-то то ли нож, то ли кинжал на точильном камне, а в этот момент по его кузне ходят двое мужчин и одна девушка, кажется что-то выбирая или присматривая.