Реинкарнатор
Шрифт:
Есть женщины, которые созданы для семьи, и только для семьи. Со дня своего замужества — а оно обычно бывает ранним — они безропотно тянут нелегкую женскую лямку, рожают и воспитывают детей, тащат с базаров в тяжелых авоськах капусту, картофель и мясо, которым в их умелых руках предстоит превратиться в роскошные блюда. Они ходят в школы на собрания, стирают в свободные от работы ночи, гладят, не отрывая глаз от экрана телевизора и сопереживая героиням мексиканских сериалов, воскресными днями не разгибая спины вкалывают на дачах, а осенью круглосуточно — словно маленькие консервные заводы — закручивают соленья, компоты, аджику, обмениваются рецептами джемов и варений, а в перерыве между этими обязательными домашними делами еще ухитряются забежать в парикмахерскую, купить в магазине недорогие и
Вырастив детей и удержав от падения в пагубную алкогольную бездну мужей, они незаметно стареют, вечерами сидят у подъездов и ведут долгие беседы ни о чем с такими же, как и они, постаревшими соседками.
Но есть и другая категория женщин. Они не предназначены для домашнего уюта, они не предназначены для воспитания детей, они просто не умеют этого. Поэтому такие женщины не торопятся обзавестись семьей, их трудно заманить на базары, и на дачах они никогда не гнут под палящими лучами солнца гибкие стройные спины. И на родительские собрания, если они все-таки обзавелись детьми, их лучше не приглашать — у них всегда и во всем останутся виновными педагоги, которые по своей природной тупости не могут найти подход к их очаровательным и разумным отпрыскам. Впрочем, дети у них появляются либо слишком рано, когда эти женщины не понимают, чем это грозит, либо тогда, когда мотыльковая жизнь их приближается к периоду утраты крылатой легкости и женщина по утрам начинает напоминать гусеницу, которая забыла с вечера смыть свой разноцветный грим. С самого своего рождения эта категория женщин чувствует себя созданной для счастья и для полета, они обожает хорошую косметику, прекрасные духи, великолепное белье и колготки и считают, что они этого достойны. При этом доходы мужа их интересуют не более чем прошлогодний снег если муж не способен достойно обеспечить свою очаровательную жену — считают они, — то это могут сделать любовники. К любовникам эти женщины относятся как к необходимому атрибуту жизни, ведь они не мыслят себя без любви, тусовок в ночных клубах и ресторанах, а летний период своей мотыльковой жизни предпочитают проводить на морском побережье, желательно подальше от родимой земли.
Надо сказать, что красота этих мотыльков привлекает? многих жу… я хотел сказать — мужчин. В попытках добиться их благосклонности мужчины порой идут на все, даже с риском быть на долгие годы отлученными от свободного мира, где эти красивые бабочки встречаются.
Честно говоря, к знакомству с Натальей Даосов особых усилий не прилагал. Как-то само все получилось. Даосов сейчас даже под угрозой расстрела не смог бы вспомнить, где он с Натальей познакомился. Ну не на футбольном же поле! И на уличное знакомство Наталья бы никогда не пошла. Значит, оставался какой-то кабак, но какой? Впрочем, никакого значения это не имело. Странное дело: особым умом Наталья не блистала, а вот ореол вокруг нее бесцветно-серым не был. Наоборот, наблюдалось вокруг нее какое-то разноцветное мельтешение, словно Наталья всю свою жизнь прожила в огромном мыльном пузыре.
В постели они оказались в первый же вечер. Даосов не мог сказать, что это было великолепно, но и плохо ему не было, благо, что командовала в постели именно Наталья, и туг уже было не до обрядов и ритуальных упражнений. Ближе к полуночи женщина села, по-мужски расставив длинные стройные ноги, достала из сумочки и закурила длинную коричневую сигарету и, небрежно потрепав курчавые волосы на груди Даосова, сказала: «А ты ничего, старичок! Я думала, будет хуже!» Груди у нее были красивые, да и сама Наталья была в прекрасной форме, сроду бы ей никто не дал тридцать пять лет, от силы тридцать, не более.
Они начали встречаться. Обычно инициативу проявляли Наталья, она звонила Даосову на работу и хрипловатым голоском своим спрашивала: «Ну что, старичок? Токсикоз не замучил? Или ты меня бросить собрался? А может, жениться задумал.» Жениться Даосов не собирался, ему первого опыта вполне хватило, чтобы вторично с ума не сходить. Взаимоотношения с Натальей
Леночка, несомненно, подслушивала их разговоры, потому что на Даосова поглядывала с веселым недоумением, а встретив их с Натальей в бывшем Доме политпросвещения на очередном концерте, так выразительно оглядела даосовскую любовницу, что и гадать не стоило — сравнивала, и сравнение это получалось не в пользу Натальи. Впрочем, до явных подтруниваний Леночка в разговорах с шефом не опускалась, выше себя ставила. А сам Даосов на темы любви и дружбы с компаньонкой не разговаривал, да и не знал он что у него за взаимоотношения с Натальей — на любовь не особо похоже, но и откровенным блудом назвать было нельзя. Разумеется, о профессии своего любовника Наталья знала. Сомневалась, конечно, и иногда даже приговаривала: «Ох, Боренька, загребут тебя однажды за бессовестный обман россиян! Ты, котик, в Уголовный кодекс заглядывал? Примерял к себе статеечки из него?» Даосов фыркал на нее, а однажды не выдержал, прямо почти из постели притащил ее в офис, достал из сейфа заветную шкатулочку и принялся демонстрировать любовнице коллекцию душ. Похоже, Наташа из его объяснений мало что поняла, но игра ореолов и ее заворожила. Уже дома, после демонстрации Даосовым своих возможностей, она внимательно прочитала устав его предприятия, покачала головой и тихо спросила:
— Боренька, ты мне честно скажи — можешь?
— Могу, — честно сказал Даосов.
Наталья капризно поморщилась.
— Я не о том, — сказала она. — Это я и без твоих слов вижу. Ты мне честно скажи, ты действительно души переселяешь? Или для понтов все это, чтобы капусты на жизнь срубить?
— Говорят тебе, все на самом деле, без обмана, — досадливо сказал Даосов. — Я же тебе не Алан Чумак, чтобы мозги людям пудрить!
— Боренька, — женщина вытянулась на диване, стервозно давая обрисоваться всем самым соблазнительным изгибам своего тела, — а если со мной что-нибудь случится, ты меня в кого переселишь?
Даосов оценивающе оглядел женщину.
— А как ты сама думаешь? — спросил он.
Наталья села на постель, взяла со столика сигарету и закурила.
— Я понимаю, что ты сам не все это решаешь, — сказала она, насмешливо попыхивая дымом в бороду Даосова. — Но для тех, кто тебе бабки платит, ты ведь все по-другому решаешь? Ты ведь им навстречу идешь? — Она засмеялась и сво-бодной рукой пошлепала себя по длинному красивому бедру. — Слушай, котик, а давай я с тобой тоже договор заключу? Тебе ведь все равно, с кого деньги брать? А я заплачу, честное слово, котик, заплачу. Я не хочу в кошки. Даосов, я не хочу, чтобы каждый ободранный уличный самец на меня право имел. Я женщиной хочу быть! Понимаешь, котик, женщиной! Можешь?
Даосов лег рядом, задумчиво глядя в потолок.
— Это я и без договора могу, — сказал он. — Только что изменится?
— Гад ты все-таки, Даосов! Сволочь! Она тычком затушила сигарету в пепельнице, обеими руками огладила свои круглые груди и, щурясь, сообщила:
— Ты мне, котик, сейчас сам свои услуги предлагать будешь. В обмен на жизнь! — И уселась верхом, растопырив в стороны круглые красивые колени. А в глубокую теплую ложбину между ними лучше было и не заглядывать…
В этот вечер Наталья ничего особого не готовила, и они обошлись бутылкой «Поручика Голицына» и коробочкой конфет «Рафаэлло».
Наталья ловко выскользнула из-под любовника, села, прижавшись спиной к ковру, и закурила.
— Боря, — спросила она, поглаживая плечо медленно приходящего в себя Даосова. — У тебя неприятности?
— С чего ты взяла? — судорожно выдохнул Даосов.
— Ты словно торопишься куда-то, — задумчиво выпустила струйку голубоватого дыма любовница.
— Тебе было плохо?
— Да нет… — Она прохладной ладошкой прошлась по волосатой груди Даосова. — Я за тебя волнуюсь, все-таки жаль такого спонсора потерять…