Реинкарнатор
Шрифт:
— Ну, что у тебя еще? — недовольно поморщился Жухрай. — Только побыстрее, мне через полчаса в аэропорт ехать надо, китайцев встречать.
— Из Союза писателей интересуются, — доложил Куретайло, — вы на похоронах будете или пришлете кого? Губернатор задумчиво поиграл нижней губой. Особого желания произносить над гробом, а тем более выслушивать рядом с покойником прочувствованные и неискренние речи о нем Жухрай не испытывал. Да и на поминках пришлось бы чокаться со всеми собратьями покойного по поэтическому перу, и не только чокаться, но и пить, тем более что от желающих выпить с губернатором и попросить у него денег на издание нового произведения отбоя не будет. И ведь полезут, обязательно полезут, а здоровья и денег у него не так уж и много. Порой даже не поймешь, чего меньше.
— Сам поедешь, — сказал он Куретайло. — Выпьешь, скажешь, что, понимаешь, положено… Только ты там смотри, печень свою береги, все-таки творческий народ…
— Понял, — сказал Куретайло. — Веночек от вашего
— Как обычно, — согласился Жухрай. — Талантливому поэту — от администрации области.
— Это как водится, — сказал Куретайло. — А лично от вас веночек не сделать? Все-таки вы с Владимиром Дмитриевичем, можно сказать, довольно близки были. Помню, вы у Сыроварова в откормсовхозе парились!
Жухрай хмыкнул.
— А ты забудь, коли помнишь. Венка не надо, — сказал он— — Заедешь в совхоз декоративных культур, корзинку живых цветов возьмешь. Не будем, понимаешь, афишировать банную дружбу.
Куретайло вышел из кабинета. Слышно было, как он отпускает игривые комплименты секретарше. Жухрай откинулся в кресле. До прилета китайской торговой делегации оставался еще час. Брюсов… Нет, с мэром пора кончать. Больно смел сокол, высоко летать хочет. Надо бы-ему крылышки малость укоротить. Да и язык не мешало бы. Впрочем, это самый крайний вариант. Более всего губернатору Царицынской области Ивану Николаевичу Жухраю хотелось, чтобы все рассказанное ему о реинкарнаторе Борисе Романовиче Даосове оказалось чистой правдой. Именно такой человек был нужен губернатору. Именно такой!
А Куретайло меж тем вошел в свой кабинет и преобразился. Хищная щука бесследно исчезла, как, впрочем, И скользкий налим. Сом сидел в кресле, уверенный в себе сом, хозяин омута сидел под портретом первого российского президента и макетом двуглавого орла, похожего на корону. И вел себя Куретайло подобно самодержцу — казнил и миловал.
Но больше все-таки казнил.
Глава 2
Поэтические сборники старейшего члена Царицынского отделения Союза писателей Владимира Дмитриевича Маковецкого продавались в любом магазине Царицына. В подарочных изданиях и в обычных, в бумажных мягких обложках. Обычного формата и малого. Иначе и быть не могло, кого же издавать местному издательству, как не того, кто рулил местным отделением Союза писателей добрый десяток лет? Не молодежь же желторотую с ее идеологическими вывертами и душевными колебаниями? «Поэт в России больще чем поэт…» С этим Владимир Дмитриевич полностью. соглашался. Все творчество Владимира Дмитриевича было направлено на то, чтобы утвердить в сознании граждан нетленные истины и уважение к власть предержащим. Поэт в России больше, чем поэт. Он — мессия, который несет в народные массы доброе, мудрое, вечное. Творчество — его крест, с которым поэт обречен брести на свою собственную Голгофу. Голгофа Владимира Дмитриевича Маковецкого находилась в баре ресторана «Маяк», расположенного неподалеку от Царицынского отделения Союза писателей. Мако-вецкий всходил на эту Голгофу ежемесячно. Сначала он выпивал стаканчик-другой, чтобы взбодриться после трудного рабочего дня. После этого ему начинали нравиться женщины — от рядовой официантки до случайной посетительницы. Владимир Дмитриевич начинал усаживать их за столик, принимался читать им свои сокровенные стихи, чтобы женщины ощутили и поняли его нежную ранимую душу. Некоторые женщины (а таких было подавляющее большинство) понимать Маковецкого не хотели и порывались уйти, порой даже допуская оскорбительные выпады в адрес заслуженного поэта, лауреата премии Шумахера и участника Больших Марковских чтений. Маковецкий с достоинством, но порой излишне горячо отвечал им, разгорался скандал, в котором продажная администрация ресторана занимала сторону оскорбительниц. И тогда появлялись вызванные администрацией римские легионеры в серых мундирах и с резиновыми мечами на поясе. Каждый раз все заканчивалось тривиальным вытрезвителем. Утром следующего дня заслуженный поэт извинялся перед администрацией ресторана и клялся, что подобного больше никогда не повторится. Стыдливо дыша в сторону, Маковецкий каялся перед работниками общественного питания, объяснял, что во всем виновата суровая, полная схимничества жизнь творца, и все успокаивалось до следующего раза.
Царицынский классик был невысок и дороден. Ходил он обычно в синей тройке и черном беретике, который залихватски сдвигал на ухо, тщательно следя, однако, за тем, чтобы плешь, уже занявшая на голове все основные высотки, пе привлекала к себе особого внимания. На лацкане пиджака желтел постоянно лауреатский кругляш, в праздничные дни левую сторону пиджака занимали орденские планки, а в особо торжественных случаях — тяжело звенящая чешуя орденов и медалей. К наградам своим Маковецкий относился с пиететом и даже так писал о них в своих стихах:
Я получил медалей много —Хотя о них и не мечтал!На пиджаке сияет строгоТрудом заслуженный металл. ,Я их обрел — не по наряду!Не как вожди застойныхПравда, находились злые языки, которые утверждали, что почетное место в иконостасе Маковецкого занимали медали «За сдачу пустой тары» и «За победу над зеленым змием». Маковецкий лишь презрительно топырил губы — известное дело, у каждого живого классика есть свои недоброжелатели. Александра Сергеевича Пушкина недруги при жизни вон как полоскали! И где они теперь, эти недруги? Зато Пушкину памятники по всему миру стоят, скоро двухсотлетие со дня рождения великого русского поэта отмечаться будет! А стихи Маковецкого, в которых житейский опыт и вдохновение переплавлялись в единый выверенный сплав, печатались в различных издательствах, переводились на языки народов могучей страны, знакомство со стихами Маковецкого рождало у читателей душевную сопричастность к творчеству Владимира Дмитриевича и доставляло тем истинное удовольствие и радость для каждого читающего.
1
Автор использовал в тексте стихи Е. Евтушенко, В. Высоцкого, М. Абрамова, О. Гегемонова, И. Жеребцова, В. Мамуриной, М. Брюсова. — Примеч. авт.
Молодых шалопаев Владимир Дмитриевич старался не замечать. На семинар они к нему не ходили, а значит, шанс стать настоящим поэтом у самоуверенных сопляков был совсем незначительным. А если время от времени и появлялся, то рецензии на творчество молодых писал именно Владимир Дмитриевич, и он был в своих рецензиях строг и принципиален, как и подобает мастеру большого поэтического дарования.
По совместительству Владимир Дмитриевич также являлся советником губернатора Ивана Николаевича Жухрая по вопросам искусства. Губернатор был раньше директором рыбозавода, который неожиданно окунулся в хозяйственные заботы, ему искусством заниматься некогда было — то посевная, то уборочная, то жатва, то скирдование. Бензин найди, технику выбей, элеваторы подготовь, голодных коров накорми, механизаторов напои, а то ведь вообще откажутся работать! Поэтому губернатор каждому слову Маковецкого внимал с тем уважением и доверчивостью, с какими робкий первоклассник внимает своему классному руководителю. В области литературы авторитет Маковецкого был на немыслимой высоте. Он уже смело мог о Роберте Рождественском отозваться как о певце нашего коммунистического прошлого, Николая Рубцова беззастенчиво лягнуть за злоупотребление спиртными напитками, Андрея Вознесенского назвать формалистом. А уж о местных стихотворцах, особенно о тех, кто не входил в узкий круг друзей и почитателей Владимира Дмитриевича, и говорить не приходилось. Маковецкий отзывался со всей своей крестьянской прямотой и открытостью.
С особой теплотой и бережливостью Владимир Дмитриевич Маковецкий относился к молоденьким поэтессам. Этих он всегда приглашал к себе в дом, когда его труженица-жена находилась на даче, долго и с упоением зачитывал поэтессам свои стихи, показывая неопытным ученицам, как правильно сочетать форму с содержанием. Маковецкий учил молодых учениц верно описывать эмоциональные всплески, которые рождаются в общении с противоположным полом, за что и получил незаслуженно обидную кличку от завистливых товарищей по литературному цеху — «лирик-производитель». На навешиваемые ярлыки Владимир Дмитриевич внимания не обращал, однажды он так и написал в очередном лирическом стихотворении, посвященном очередной любови. отгоревшей и осыпавшейся, словно цвет герани:
Сожаленья друзей мне не надо.Осужденья врагов — не приму!Я ушел, и душа моя рада,Что все вышло у нас по уму…Труженица-супруга к выходкам Владимира Дмитриевича привыкла, как привыкают среднеазиатские дехкане к норовистому ишаку, и в общении с ним придерживалась восточной мудрости, которая гласила, что «как осел ни петляет, перед старостью все равно на прямую дорогу выходит». Между тем Владимиру Дмитриевичу Маковецкому уже исполнилось шестьдесят лет, и местное издательство выпустило юбилейный двухтомник его избранных стихов, но до прямой дороги ему было идти и идти. Ишак Ольге Дмитриевне Маковецкой попался чересчур норовистый и упрямый.