Река Богов

Макдональд Йен

– И вновь – почему?

Господин Чакраборти медленно, но весьма внушительно пожимает плечами в великолепного покроя черном пиджаке.

– Названная сущность обладает финансовой возможностью уничтожить экономику целых государств, даже всего мира. Я не осведомлен об особенностях деятельности разума такого рода, господин Рэй. Но и он понимает человеческий мир только отчасти. В финансовой сфере, каковая является его экологической нишей, «Брахма» настолько же превосходит человеческий интеллект, насколько наш превосходит змеиный. Но если бы у вас появилась возможность вступить с ним в непосредственную беседу, он бы показался вам наивным и невротичным, даже немного аутичным.

– Я

должен задать вам еще один вопрос. Знает… знал ли… обо всем этом мой отец?

Чакраборти качает головой.

– Деньги могут быть переведены на ваш счет в течение часа.

– И мне предстоит решить, кому я доверяю. Банде американских налетчиков от бизнеса со спутником на солнечной энергии, которые стремятся к тому, чтобы искромсать мою компанию на мелкие кусочки, или сарисину, зовущемуся именем бога и способному уничтожить все банковские счета на планете.

– Очень точно сказано, сэр.

– Не слишком легкий выбор, не так ли?

Вишрам делает жест лодочнику. Тот налегает на левое весло и поворачивает маленькую лодчонку в сторону великого Гхата Дасашвамедха. Вишраму кажется, что он вдруг ощутил на нижней губе маленькую капельку дождя.

34

Наджья, Тал

Шепот:

– Он не может здесь оставаться.

Воздух в помещении тяжелый и зловонный, но фигура на матраце спит сном Брахмы.

– Это не «он», это ньют, – шепчет Наджья Аскарзада, обращаясь к Бернару.

Они стоят в дверях темной комнаты, словно родители, наблюдающие за ребенком, страдающим от колик. С каждой минутой становится все темнее, а влажность возрастает. Газовые занавески висят прямо и кажутся тяжелыми и набрякшими.

– Меня не интересует, как оно называется, но оно здесь не останется.

– Бернар, ньюта пытались убить, – шипит Наджья ему на ухо.

Ее проезд на мопеде по лужайке для поло мимо орущих садовников, а затем по веранде вокруг столиков и таращивших глаза постояльцев до самого номера Бернара казался ей смелым и блестящим. Где-нибудь спрятаться… В каком-нибудь месте, которое будет трудно отыскать… Когда они ввалились в комнату, Бернар не сказал ни слова. Ньют уже находился в полубессознательном состоянии и словно в бреду бормотал что-то об адреналине своим странным утрированным голосом. К тому времени, когда они уложили Тала в постель, ньют уже полностью отключился. Бернар снял с Тала туфли, а затем отошел, испуганный и озадаченный. После чего они с Наджьей еще долго стояли у дверей и спорили.

– Ты и из меня теперь тоже делаешь мишень, – шипит Бернар. – Ты вообще ни о чем не думаешь. Вбегаешь, орешь во все горло и ждешь, что все будут от тебя в восторге, потому что ты настоящий герой.

– Бернар, я всегда знала, что единственный осел, который тебя по-настоящему интересует, – это ты сам, но сейчас я узнаю о тебе действительно что-то новенькое. Ты спускаешься еще одной ступенькой ниже.

Однако уколы колючей проволоки возбуждают. Наджье нравится любая активность. Опасность искушает ее. Ей кажется, что она участвует в захватывающей драме, в каком-то триллере. Заблуждение. Жизнь не кино. Кульминации и повороты сюжета – просто совпадения или сговор. Герой может смириться и с позором, и с провалом. В последних кадрах все положительные герои имеют шанс погибнуть. Никто из нас не смог бы выжить в кинотриллере, стань он реальностью.

– Я не знаю, куда еще можно пойти, – признается Наджья слабым голосом.

Бернар тихо выходит. По комнате распространяется горячий воздух, затхлый, пропитанный запахами пота и благовоний. Противомоскитные

сетки и газовые занавеси вздуваются вокруг фигур, свернувшихся в эмбриональных позах. Наджья покусывает заусеницу у себя на большом пальце и думает, что еще можно сделать в сложившейся ситуации.

Девушка вновь слышит хруст ребер убийцы в тот миг, когда она врезалась в него на мопеде. Свою собственную мгновенную реакцию и бег карсевака по платформе. Наджья начинает дрожать в душной темной комнате. Она не может овладеть собой, находит стул, садится и чувствует, что не в силах избавиться от ощущения ледяного холода, поднимающегося изнутри. Это же настоящее безумие, и ты в него вляпалась с головой. Ньют и юная шведская репортерша. Ты можешь в любой момент исчезнуть, и никто из десяти миллионов жителей Варанаси даже глазом не моргнет.

Наджья ставит стул таким образом, чтобы в поле ее зрения были и дверь, и окно. Затем поворачивает деревянные жалюзи под таким углом, чтобы хорошо видеть, что происходит снаружи, но чтобы оттуда было бы трудно заглянуть внутрь. Она сидит и наблюдает за тем, как по полу движутся полоски света.

…Наджья, вздрогнув, просыпается от какого-то шума. От какого-то движения. Она застывает, затем бросается на кухню за французскими кухонными ножами. Распахивает дверь – фигура у холодильника поворачивается, – хватает нож. Он… Ньют…

– Извините, извините, – говорит ньют странным детским голосом. – Есть у вас что-нибудь съестное? Я чувствую такой страшный голод.

В холодильнике Бернара какие-то объедки и бутылка шампанского. Да уж, конечно… Ньют втягивает носом запах и берет что-то с полки.

– Извините, извините, – говорит Тал. – Очень, очень сильный голод. Гормоны… Я слишком много их израсходовал.

– Я могу приготовить для вас чаю, – предлагает Наджья, ей все еще хочется играть роль героини-спасительницы.

– Чай, да. Чай, чудесно.

Они сидят на матраце с маленькими стаканчиками в руках. Ньюту нравится чай в европейском стиле, черный, без сахара. Наджья вздрагивает от любой тени у ставен.

– Я не знаю, как выразить вам свою благодарность…

– Я ее не заслужила. Это я причина всех ваших неприятностей.

– Вы то же самое говорили на вокзале, да. Но если бы не вы, на вашем месте оказался бы кто-то другой. И он не чувствовал бы себя таким виноватым.

Наджья Аскарзада впервые в жизни так близко общается с ньютом. Она многое знает о них, знает, кто они такие, как можно стать ньютом, чем они занимаются друг с другом, и даже отчасти понимает, какое наслаждение они могут доставить друг другу. Наджья как истая скандинавка относится к ним с должной терпимостью, но ньют, сидящий рядом с ней, пахнет иначе, не так, как обычные люди. Наджья понимает, что запах возникает из-за манипуляций с гормонами и нейромедиаторами, но все равно боится, что Тал почувствует ее растерянность и примет за ньютофобию.

– Я вспомнила… – говорит она. – Я посмотрела фотографии и вспомнила, где видела вас раньше.

Тал хмурится. В золотистых сумерках выражение лица ньюта кажется чуждым, абсолютно инопланетным.

– На студии.

Тал обхватывает голову руками, закрывает глаза. Ресницы у ньюта длинные и кажутся Наджье очень красивыми.

– Мне очень больно. Я не знаю, что и думать.

– Я готовила интервью с Лал Дарфаном. Сатнам провел меня по студии. Сатнам дал мне фотографии.

– Трезубец! – восклицает Тал. – Дерьмо!.. Он нас обоих подставил! А! – Ньют начинает дрожать, слезы струятся по щекам. Тал воздевает руки, чем-то напоминая прокаженного. – Мама Бхарат… они думали, что там живу я; попали не в ту квартиру…