Река меж зеленых холмов
Шрифт:
– Одежду, - скомандовала она, глядя в пространство.
Одна из женщин с опасливым поклоном подала ей местное платье, похожее по покрою на кубалу, но отличающуюся тем, что глухой капюшон не стягивался на лице завязками, а имел неширокую прорезь напротив глаз, набрасывался на голову сзади и спереди пришнуровывался к специально вшитой палочке. Внимательно ознакомившись с фасоном, Карина хмыкнула и резкими движениями, совмещенными с незаметной работой манипуляторов, напрочь оборвала сначала капюшон, затем рукава до плеч, а потом и подол приблизительно до колен. Грубая, куда худшего качества, чем
И куда делся асхат?
– Отведите меня к раненому, - приказала она.
Пятеро мужчин, среди них и предводитель, все еще вооруженные копьями, ножами и револьвером, ожидали ее за частоколом. Они избегали смотреть ей в лицо и упорно отворачивались. Эмоциональный интерпретатор показывал в них все понижающийся уровень агрессии и злости и все возрастающий страх. Похоже, начальное возбуждение уже спало, и теперь они задумались - а что же с ними могут сделать за угрозы и ругань в адрес пусть и женщины, но такой важной? По тропинке, виляющей между плетеными хижинами, загородками с курами и утками, чем-то вроде амбаров и сараев и прочими постройками, ее довели до дома с раненым. Уже издали она услышала вопли и причитания, словно по мертвому, резко оборвавшиеся, когда она вошла в дверной проем, занавешенный большим листом сетчатой пальмы. Женщины сгрудились у дальней стены хижины, стараясь оказаться от Карины хотя бы на полшага дальше, мужчины сгрудились у входа, не решаясь войти внутрь.
– Мне нужна горячая вода, - обратилась Карина к женщинам.
– И чистая ткань. Много чистой ткани для перевязки.
– Да, да, момбацу сама!
– закивали те вразнобой и вдоль стеночки выскользнули наружу. Осталась лишь одна пожилая женщина. Она молча, вжавшись в стену, следила за Кариной.
– Ты жена сана Шакая?
– как можно мягче спросила Карина.
– Жена? Или дорея?
– Жена, момбацу сама, - прошептала та.
– Как тебя зовут?
– Меня?
– женщина растерялась.
– Я… я никто, мое имя не важно…
– Важно. Пожалуйста, назови мне свое имя. Мне нужно поговорить с тобой о серьезных вещах.
– Но я же женщина, момбацу сама!
– ошеломленно пролепетала старуха.
– Я тоже. Так как тебя зовут?
– Си… Симаха.
– Меня зовут Карина, сама Симаха. Пожалуйста, помоги мне снять бинты с ноги твоего мужа.
Она отбросила грязное покрывало, закрывавшее лежащего в беспамятстве мужчину, и принялась осторожно снимать импровизированную повязку, обрывая слипшиеся от крови и грязи слои грубой ткани. Обрывки она передавала женщине, которая та механически складывала в кучку на пол. Она постепенно приходила в себя, и горе снова брало верх над страхом перед чужачкой. Слезы набухали у нее в глазах и стекали по щекам под наголовный капюшон. И как они могут носить настолько плотные платья в местной парной бане?
В хижине стоял полумрак, и Карине волей-неволей пришлось перейти на сканер. Оборачиваясь, она останавливала взгляд на лице Симахи. Вероятно, когда-то та была очень красива, но жестокое окружение и непосильная работа до срока состарили ее. Вряд ли ей сейчас больше сорока, но выглядит
Закончив снимать тряпки, Карина осторожно уложила изувеченную ногу на лежанку.
– Сан Кета, - позвала она, оборачиваясь к двери.
– Войди.
– Ну?
– недружелюбно спросил тот, неохотно переступая порог.
– У сана Шакая газовая гангрена. Когда его искусали химеваки, в рану попала болотная грязь, а с ней - и болезнь. Слушай.
Она осторожно нажала пальцем на вздувшийся участок кожи, и в тишине хижины раздался отчетливый треск лопающихся пузырьков газа.
– Его ступня мертва, сан Кета, а я не могу оживлять мертвое. Я могу лишь убрать его, чтобы оно не мешало живому. Сама Симаха, - она посмотрела на женщину, - сейчас ты его ближайшая родственница. Я могу отрезать ему ногу чуть выше сустава. Иначе он умрет еще до заката. Но мне нужно твое согласие на операцию.
– Она не может решать!
– отрезал Кета.
– Она женщина.
– Вот как?
– яростно обернулась к нему Карина.
– А ты, значит, мужчина? Я могу сделать так, чтобы он остался жив, хотя и без ноги - а станешь ли ты его кормить до конца жизни? Он больше не сможет работать. Станешь?
– Он не мой родственник… - предводитель повстанцев явно замялся.
– Тогда помолчи. Я не тебя спрашиваю. Сама Симаха, так ты даешь согласие на ампутацию… на то, чтобы я отрезала ему ногу ради спасения жизни? Станешь ли ты заботиться об инвалиде?
Внезапно старуха бухнулась на колени и повалилась Карине в ноги.
– Момбацу сама, спаси его!
– даже универсальный транслятор с трудом разбирал ее слова сквозь рыдания.
– Умоляю, спаси! Пусть безногий, пусть хоть какой, но он мой муж! Я стану заботиться о нем до конца жизни, я пойду батрачить к другим на плантации, работать на ткацком станке за еду, но я не брошу его! Спаси его, умоляю, момбацу сана!
– Э… сама Симаха, не надо так убиваться, - растерянно пробормотала Карина, склоняясь к ней.
– Поднимись, пожалуйста. Я спасу ему жизнь, обещаю.
– Умоляю, момбацу сама, - всхлипнула старуха.
– Я отдам все, что у меня есть, только спаси его!
– Пожалуйста, встань, - Карина с трудом подавила раздражение. Только с плачущими старушками ей разбираться не хватало.
– Встань. Мне нужна горячая вода, чтобы вымыть ногу. Куда ушли остальные?
– Идут уже, - буркнул бунтарь-предводитель.
– Вон, плетутся. Эй, вы!
– гаркнул он, высовываясь в дверной проем.
– Пошевеливайтесь, живо!
Женщины внесли в дом большой чан с дымящейся водой, осторожно положили на край лежанки небольшую стопку кусков сухой чистой материи и, мелко и часто кланяясь, снова исчезли.
– Сама Симаха, пожалуйста, ты тоже подожди на улице, - попросила Карина, почти силой выпроваживая слабо сопротивляющуюся женщину вслед за ними.
– Тебе незачем видеть, что я стану делать. А ты, сан Кета, останься, - мстительно добавила она. Ты хотел видеть доказательства моих способностей? Ну так ты их получишь.
– Мне может потребоваться твоя помощь. Если ты не испугаешься крови, конечно.
– Я не боюсь крови, - хмуро огрызнулся тот.
– Я не баба.
– Вот и замечательно.