Река прокладывает русло

Снегов Сергей Александрович

— Что это ты, Александр Ипполитович, худеешь? — пробасил он сочувственно и снова захохотал. — Смотри, изведет тебя молодая жена!

Галан смеялся еще веселее, но слишком долго, чтоб можно было поверить в искренность его смеха. Анюта была моложе его на двадцать четыре года, и Галан, еще недавно слывший мастером в обхождении с женщинами, теперь ощущал всю тяжесть этой разницы лет. Двоеглазов среди других своих достоинств приобрел умение не задевать личную жизнь опасных для него людей. Душа человеческая не цеховой

план, тут приходится двигаться ощупью. Нетактичность Шишкина ему не понравилась. Двоеглазов поднялся и стал прощаться.

— Завтра же пришли официальную бумагу, что все плановые позиции удовлетворены, — напомнил он, удаляясь.

— Напишу, напишу, — согласился Шишкин благодушно. — Вам, чернильным душам, только формочки заполнять. Вот полюбовался бы на полки, сам увидишь, что удовлетворено, чего нет. — Он обернулся к Галану. — С чем пожаловал, Александр Ипполитович?

Галан сказал, темнея:

— Буду ругать тебя по общественной линии. На плохую дорожку становишься — таишь свои художества,

— Что так? — спросил Шишкин. Он был в затруднении: то ли сразу рассердиться, то ли погодить?

Галан стал объяснять. Вчера он слышал разговор в отделе кадров — Шишкин троих работников выгнал. Нехорошо это, надо прямо сказать, нехорошо!

Шишкин начал сердиться. Правильно, выгнал. И в дальнейшем будет выгонять: пьяницы ему не нужны. А какое, собственно, отношение имеет к этому Галан? Он ведь не профсоюзный работник!

— Очень близкое отношение, — возразил Галан, хитро поблескивая глазами. — Ты почему об этом увольнении не пишешь?

— Как не пишу? — возразил озадаченный Шишкин. — Куда еще писать?

— А куда все пишут — в бриз!

— Бриз наймом не занимается.

— Ты пиши не о найме, об увольнении — эта графа бризу близка. Так и формулируй: рассмотрев штаты, предлагаю сократить три единицы при сохранении общего объема работ.

— Да я взамен сокращенных других наберу! — запротестовал ничего не понявший Шишкин.

— Зачем? — серьезно спросил Галан.

— Ну вот, зачем! Работать!

— А сейчас, после сокращения твоих пьяниц, работа идет?

— Идет, конечно. От сокращенных толку-то было знаешь сколько!

— Вот видишь, работают они или не работают, разница небольшая. Стало быть, можно обойтись сокращенным штатом. Записку твою законным порядком пришлют мне на консультацию, а я дам заключение: предложение ценное, по характеру рационализаторское, экономия годовая… — Галан с минуту подсчитывал в уме и сказал твердо: — Девяносто тысяч. Премия автору — десять тысяч восемьсот. Конечно, ужмут, окончательный расчет предложат через год, но половину премии в аванс выплатить должны. За несколько хороших слов чистых пять тысяч четыреста. Представляешь?

Шишкин молчал, боясь поверить в картину, нарисованную опытной рукой Галана. Он знал, что Галан в Черном Бору ходит в первых рационализаторах.

В отличие от других изобретателей, творивших по наитию. Галан рассматривал рационализаторское дело как вторую доходную профессию. Проходя по цеху, он присматривался ко всему пытливым взором — что бы тут оформить через бриз! И так как был он человеком творческого ума, то на всех предприятиях комбината внедрялись его усовершенствования — одних авторских свидетельств на изобретения он имел около десяти.

Было еще одно важное обстоятельство: никогда еще Шишкин так не нуждался в свободных деньгах, как сейчас. Даже не пять тысяч, всего одна вывела бы его из тяжелого затруднения. Но влезать в такую темную область, как изобретательство и рационализация, было страшновато.

Чтобы убедить колеблющегося Шишкина, Галан подошел с другой стороны:

— Не ты один, Федор Федорович. Для хорошего рационализатора штатное расписание — золотое дно. Ведь его оставляют как? Одну работу расписывают в нескольких названиях, и каждое название — должность.

Шишкин полюбопытствовал:

— А почему ты свои штаты не режешь?

— Что могу, делаю, — уклончиво ответил Галан. — всех не сократишь. — И, чтоб уйти от этой скользкой темы, Галан бодро сказал: — Значит, заметано, Федор Федорович?

Шишкин замялся. Предложение, конечно, написать можно, да ведь не мастак он на формулировки, его дело — фонды, разный материальный дефицит. Радушная улыбка на лице Галана стала еще шире и радушней. Какие пустяки! А он, Галан, зачем? Завтра у него намечается выходной часок, он черкнет небольшое заявленьице от имени Шишкина. Ты его перебели, подмахни и представь по инстанции.

— Так, пожалуй, пойдет, — проговорил Шишкин, отдуваясь, словно после физического напряжения. — Это приемлемо.

— Вот и чудесно! — сказал Галан, неуклюже поднимаясь со стула.

Прощаясь, он вспомнил, что есть еще небольшое дельце, чуть было не забыл. После обеда он пришлет требование на два километра контрольного кабеля и тонну газовых труб.

— Так ты не тяни с этим пустячком, Федор Федорович, а сразу оформляй, нужно срочно пускать все это хозяйство в работу.

— Две тысячи метров кабеля! — ужаснулся Шишкин. — Тысячу килограммов труб!

— Зачем две тысячи метров? Два километра, — снисходительно разъяснил Галан. — На километры считать проще. И тонны легче, чем килограммы.

Но Шишкин не мог успокоиться. Он чувствовал, что его обвели вокруг пальца — помазали по губам сладенькой водичкой, а из рук вырывают реальные сокровища. Когда он упомянул, что кабели и трубы — материалы дефицитные, Галан стал серьезным. Не смеши, Федор Федорович! Это ведь что? Массовая продукция, такого добра у него самого десятки километров. И если к своим запасам он просит жалкой добавки, так просто потому, что не хватает для плана.