Река прокладывает русло
Шрифт:
— Креститься не следует, а учитывать нужно. Умно поговори с ней, увлеки высокой мыслью — вот настоящий метод.
Селиков запомнил. Он не только запомнил, но и вспомнил. Он видел теперь собственные промахи и оплошности. Нет, он с самого начала повел себя неудачно — легкое ухаживание не выходило, нужно было прямо рубануть: «Жить без вас не могу!» А как это сделать теперь, после стольких встреч, пустого смеха и зубоскальства, легкомысленной болтовни? Ну, и проклятая эта штука, настоящая любовь, выдернуть бы ее с корнем, как больной зуб, насколько стало бы проще!
Селиков
Надя пришла на доклад профессора Шрамова о новых веяниях в организации производства. До начала лекции оставалось много времени. Надя присела у столика, перелистывая журналы. Селиков задержался в дверях. Надя приветливо ему улыбнулась.
— Входите, Сережа. Вы тоже на лекцию?
Он сразу бухнул:
— К вам, Надя.
Она удивилась.
— Ко мне? Мы ведь только что виделись в цеху!
Он уже обрел обычную самоуверенность.
— Виделись, да не так. Надеюсь, не будете возражать, если посижу около вас на диване? Не стесню?
Она поспешно сказала:
— Конечно, садитесь! Что вы сегодня такой церемонный — на вас вовсе не похоже!
— Ничего особенного, — возразил он. — Замучился с регуляторами, в последние дни у нас ни днем, ни ночью нет покоя…
— По-моему, у вас всегда так, беспокойная профессия, — заметила Надя. — Сейчас впрочем, дела пошли лучше, не правда ли?
Селиков, несмотря на внушения Закатова, не считал, однако, что автоматика годится для разговора с девушками. Он сказал:
— Знаете, что мне от вас надо, Надя? Хочу пригласить на завтрашнюю экскурсию.
Она с сожалением покачала головой.
— Ничего не получится, Сережа. Масса дел дома. Даже в кино никак не выберусь. — Он насупился, она ласково коснулась его руки. — Не сердитесь, честное слово, правда!
Он отозвался со вздохом:
— Что-то теперь у вас одна правда: не хочу, не могу, не сумею. Все начинается на «не». Я больше люблю правду, которая начинается с «да»: да, пойду, да, согласна, да, свободна.
Она рассмеялась:
— Ну, это неинтересно — во всем соглашаться.
— Конечно, дразнить интересней, — продолжал он с досадой. — Между прочим, раньше вы были не такая неприкасаемая — тоже словечко на «не». И гуляли мы с вами, и в кино ходили, и болтали.
— Раньше и вы были другой. Ну… не такой настойчивый, что ли. Сейчас я вас побаиваюсь, правда.
Он презрительно покривился:
— Бросьте, Надя. Я не такой дурак, чтобы поверить. С вами не то, что я, тигр превратится в теленка — умеете ставить людей на место. Просто вас не устраивает, что я вам неровня.
Надя удивилась:
— Как это — неровня? Я не понимаю вас, Сережа.
Он сказал сердито:
— А так. Обыкновенное неравенство: вы инженер, я техник.
Она возмутилась:
— Ну, что вы, Сережа! Какое это имеет значение в наше
— Не я, а вы, — ответил Селиков сумрачно. — То есть не вы, в частности, а вообще все женщины. Вот уж народ — никакого равноправия не признает, хотя говорит о нем часто. Нет, не смейтесь, я берусь это доказать.
Надя была заинтересована. Еще ни разу у них не завязывалось такого странного разговора. Она сказала, улыбаясь:
— Неужели вы будете отрицать, что нередки браки между инженерами, даже профессорами, и простыми, малообразованными людьми? С вашей теорией это плохо вяжется.
Воодушевленный ее вниманием, Селиков пустился в разглагольствования, которых обычно избегал, предпочитая слову дело. Все отлично вяжется. Подобные браки встречаются сплошь и рядом, только при одном условии: если ваш инженер или профессор мужчина, а простой, малообразованный человек — женщина. Мужчина охотно примирится с тем, что жена ниже его по образованию и умственному развитию. Он не возражает, если она подымется и выше его на ступень, он будет гордиться такой женой. А вот женщина против этого возражает. Она признает один шаблон — мужчина или равен ей умственно, или выше нее. Такая штука ее устраивает. Сколько их, этих профессоров, у которых жены в домашних работницах ходят! А что-то не слышно о женщине-профессоре, у которой муж в домашнее хозяйство определен. Равенство! Теперь любая десятиклассница нос воротит, когда у парня выше семи классов душа не поднялась, или вообще судьба устроила ему подножку на тропке образования. В этом животрепещущем вопросе женщины — безжалостные и высокомерные педанты, никаких снисхождений они не признают. Что, разве не так?
— Не совсем, — ответила Надя с живостью. — Вы страшно все преувеличиваете. Между прочим, знаете, какой я вывод сделала из вашего рассуждения? Горжусь тем, что я женщина, а не мужчина!
Он озадаченно пробормотал:
— Это еще почему?
Она засмеялась.
— А потому! По вашей теории, женщина — истинный двигатель человеческого прогресса. Сами вы говорите, что ваш брат, мужчина, примиряется со всем, а женщина неустанно вас же подталкивает — будьте лучше, будьте умнее, будьте развитее! В первый раз слышу от мужчины такое честное признание заслуг женщины.
Селиков уже жалел, что залез в дебри. Он поднялся и грубовато сказал:
— Ладно, Надя, вас не переспорить. Извините, мне надо в цех.
Надя тоже поднялась.
— Мы еще поспорим, Сережа. А пока я хочу доказать, что дело не в мнимом нашем неравенстве. Я поеду с вами на экскурсию.
Он удалился довольный, разговор сошел благополучно — Закатов, выходит, кругом был прав. Надя тоже была довольна. Она улыбалась, вспоминая парадоксальные суждения Селикова.
В этот вечер у Нади состоялась еще одна важная беседа. Она пробралась в зале к Лубянскому и дружески взяла его под руку. Лубянский был безмерно удивлен — если бы Надя без видимой причины обругала его, он счел бы это более естественным. После минутного дружеского разговора он успокоился. Любезно улыбаясь, он закивал головой: