Река рождается ручьями. Повесть об Александре Ульянове
Шрифт:
Возле собора слышатся команды - конные городовые, строясь на ходу в колонну, отъезжают от Исаакия по направлению к Адмиралтейству.
Старший снял шапку, трижды истово осенил лоб широким крестным знамением. Положил в сторону собора малый поясной поклон,
Это был условный сигнал: всем расходиться на ночь по своим местам и квартирам.
2
Петербург.
27 февраля 1887 года.
Утро.
Из дома № 21 по Александровскому проспекту выходит невысокого роста худощавый молодой человек с бледным, напряженно озабоченным лицом и пристальным взглядом темных, глубоко посаженных глаз. Засунув
Его неторопливая, но в то же время настороженная походка, слегка наклоненная вниз голова, нервно приподнятые плечи, плотно прижатые к бокам руки - вся его чуть ссутулившаяся, тревожная фигура говорит о том, что обладатель ее до краев переполнен беспокойными мыслями, взволнован ожиданием каких-то больших и важных известий.
Сосредоточенно глядя под ноги, худощавый молодой человек пересекает улицы, площади, проходит один квартал за другим, оставляя позади набережные, дворцы, пустынные парки...
Бешеный скок копыт...
Грохот стремительно догоняющего экипажа.
Он остановился. Замер. Весь подобрался. Это - за ним.
Экипаж промчался мимо. Резко накренился на повороте. Обдал фонтаном грязного снега гранитный парапет набережной.
Он посмотрел по сторонам... Нет, никто из прохожих ничего не заметил. Только городовой на углу задержал было взгляд на его бледном продолговатом лице, белым пятном мелькнувшем на противоположной стороне улицы.
Несколько минут он шел не разбирая дороги, все еще находясь во власти пережитого волнения. Неожиданная мысль обожгла сознание. А что, если?.. Совершилось. Уже... Царь убит! И в этой карете, бешено пролетевшей по мостовой, мчался во дворец какой-нибудь высокопоставленный вельможа, раньше других узнавший о смерти Александра III.
Скорее в центр города! Если царь убит - там это уже будет заметно... Вывесят траурные флаги, приспустят императорский штандарт над Аничковым...
Уже за несколько кварталов до центральных улиц он понял: его предположение не подтвердилось. Все тихо, спокойно. На перекрестках, тротуарах, в магазинах и лавках продолжалась все та же обычная, будничная суета - как и вчера и позавчера, неделю тому назад, месяц.
Прошел на прогулку взвод кадетов-мальчишек, сопровождаемый огромным усатым дядькой-фельдфебелем. (Если бы убили царя, разве поглядывал бы так браво по сторонам этот усатый фельдфебель?)
Высыпала из ресторации подвыпившая компания, женщины громко смеялись, мужчины размахивали руками. Могли бы они вести себя так шумно, если бы покушение состоялось?
Впрочем, они могут и не знать... Но такая новость, как убийство царя, распространится мгновенно.
За витринами магазинов, аптек, в окнах трактиров, кондитерских, портерных - всюду видны были бестревожные лица покупателей и посетителей, бегали половые и приказчики, с сознанием собственного коммерческого достоинства стояли за конторками и около касс хозяева и владельцы заведений. Разве держались бы они так уверенно и невозмутимо, если бы только что, в двух шагах от их магазинов и заведений, был убит царь? Повытолкали бы сразу всех посетителей, с грохотом опустили железные ставни, навесили бы пудовые замки, посадили дюжих сторожей.
...Он дошел до конца Гороховой, обогнул Адмиралтейство, искоса посмотрел на громаду Исаакия, прищурился на Медного всадника и, повернув направо, двинулся к Дворцовому мосту. Далекий луч солнца вспыхнул на шпиле Петропавловского собора и тут же погас. «Вот так же и мои надежды», - подумал он.
Игла крепостной церкви,
Он остановился посредине моста. Над Невой опускалось мглистое марево. Туман смазывал перспективы далеких зданий. Город погружался в ранние фиолетовые сумерки.
И все же у России свой путь развития. Крестьянская община? Переход к социалистическому устройству через характерное только для России общинное землепользование?..
Но о каком социалистическом устройстве можно говорить, когда в стране нет элементарных политических свобод - свободы слова, свободы печати, свободы собраний. Запрещены даже студенческие землячества. Мыслящая часть общества не имеет никакой возможности не только принимать хоть какое-нибудь практическое участие в судьбах своей страны, но и даже открыто обсуждать эти судьбы... Тупая, неограниченная, самодовольная власть одного человека над многомиллионной страной, над гигантской территорией, богатства которой могли бы сделать счастливым и сытым все ее население... И эта власть одного над многими не вызывается никакой общественной необходимостью, а, наоборот, противоречит потребностям общества, тормозит развитие русского государства.
Все правильно. Царь должен быть убит. Нужно показать России, что борьба продолжается, что революция не сложила оружия, что в России есть еще люди, для которых избавление родины от несчастий и бед дороже личного благополучия.
...Он возвращался домой поздним вечером. Усталость валила с ног. На дальнем углу из тусклого оранжевого мерцания фонаря выдвинулась знакомая женская фигура. Аня?.. Зачем в такой поздний час на улице?
Он замедлил шаг... Засада... На квартире его ждут жандармы... Родная сестра хочет предупредить его...
Ерунда. Аня ничего не знает, ни во что не посвящена... Так в чем же тогда дело?.. Аня просто решила зайти к нему, но увидела в окнах полицию... Как быть?.. Повернуться и уйти? Куда? Все равно арестуют.
Аня подошла, подняла голову, остановилась.
– Саша?
– удивленно спросила она и улыбнулась.
– Ты была у меня?
– Нет, а что?..
Он ничего не ответил. Она придвинулась ближе.
– Что с тобой, Саша? Почему ты такой бледный?
– Замерз, холодно...
– Хочешь, пойдем ко мне, выпьем чаю?..
– Нет, нет, мне нужно... заниматься. А где ты была так поздно?
– Ты знаешь, - сказала Аня, - у нас на курсах прошел слух, что в Волковской деревне появился какой-то особенный народный учитель. Прямо Ушинский! И я решила послушать его... Ничего особенного. У папы в школах было сколько угодно таких Песталоцци. И даже получше. А на обратном пути завернула на Волково кладбище.
– На кладбище? Почему?
– Недавно же папина годовщина была...
– Ах, да... Но ведь он не здесь похоронен.