Река снов (Ночные кошмары)
Шрифт:
Папа. Это был папа. Как она могла забыть? Это был папа. На всех фотографиях он держал маму за руку или обнимал за плечи.
Держал ножницы, обагренные кровью.
Нет, нет, этого не может быть. Это был сон, кошмар. Воображение. Вот и все.
Но образы множились. Она прижала руки ко рту и начала раскачиваться всем телом. Ужас от кончиков пальцев дошел до горла и сдавил его так, что стало трудно дышать.
Осколки стекла на полу, в которых отражается яркий свет. Умирающие цветы. Теплый ветер, дующий в открытую дверь.
Этого
Оливия отложила альбом в сторону и дрожащими руками взялась за третий. Тут будут фотографии, сказала она себе. Фотографии ее родителей, улыбающихся, смеющихся и обнимающих друг друга.
Но в альбоме снова были вырезки из газет. С броскими заголовками, кричавшими:
Тут были снимки ее отца, выглядевшего ошеломленным и неопрятным. Снимки ее тети, дедушки с бабушкой, дяди. И ее самой, вздрогнув, поняла Оливия. Маленькая девочка с широко открытыми, испуганными глазами, с прижатыми к ушам руками.
Она покачала головой, не веря этому, и стала лихорадочно листать страницы. Еще одно лицо, пробуждавшее воспоминания. Она помнила его имя. Фрэнк. Он прогнал чудовище. У него был маленький мальчик, и он любил головоломки.
Полисмен. С ее губ сорвался негромкий сдавленный звук. Он унес ее из дома, из дома, в который пришло чудовище. Где была кровь.
Потому что ее мать убили. Ее мать убили. Она знала это, конечно, знала. Но мы не говорим об этом, напомнила она себе, никогда не говорим об этом, потому что бабушка сразу начинает плакать.
Она приказала себе закрыть альбом и положить все обратно. Обратно в сундук, обратно во тьму. И все же продолжала переворачивать страницы, искать новые слова и фотографии.
«Наркотики. Ревность. Одержимость.
Тэннер сознается!
Тэннер отрекается от признания и заявляет, что он невиновен.
Четырехлетняя дочь – главный свидетель.
Сегодня процесс Тэннера приобрел новый драматический поворот, когда суду была предъявлена видеозапись показаний дочери Тэннера, четырехлетней Оливии. Девочка была опрошена в доме сестры ее матери, Джейми Мелберн. Опрос был заснят на пленку с разрешения дедушки и бабушки Оливии, являющихся ее опекунами. Ранее судья Сато постановил, что свидетельство, записанное на пленку, может быть учтено при рассмотрении дела во избежание нанесения ребенку дополнительной душевной травмы вызовом в зал суда».
Теперь она вспомнила. Вспомнила все. Они сидели в гостиной тети Джейми. И дедушка с бабушкой тоже. Женщина с рыжими волосами
Так и вышло.
Женщина слушала и задавала новые вопросы. А потом с ней говорил мужчина с осторожной улыбкой и осторожными глазами. Она думала, что это в последний раз, что после этого можно будет вернуться домой.
Но вместо этого ее увезли в Вашингтон, в бабушкин дом в лесу.
Теперь она знала, почему.
Оливия перевернула еще несколько страниц, щуря глаза, которые жгло от невыплаканных слез. И, крепко сжав зубы, прочитала новую серию заголовков:
– Ублюдок, ты убил мою мать, – сказала Оливия со всей ненавистью, на которую была способна девочка. – Надеюсь, что ты тоже умер. И умирал с криком.
Ее руки больше не дрожали. Оливия закрыла альбом и осторожно положила его в сундук вместе с другими. Потом опустила крышку, поднялась и выключила свет. Спустилась по лестнице, прошла через пустой дом и вышла на заднее крыльцо.
Села на ступеньку и стала смотреть на дождь.
Она не понимала, как сумела похоронить память о происшедшем, как сумела запереть свое сознание. Так же, как бабушка заперла в сундук альбомы и коробочки.
Но она знала, что больше не сделает этого. Будет помнить всегда. И узнает больше. Узнает о той ночи, когда убили ее мать, о суде и о своем отце все, что сможет.
Она понимала, что не сможет спросить об этом родных. Они все еще считают ее ребенком, которого нужно защищать. Но они ошибаются. Она больше никогда не будет ребенком.
Сквозь шум дождя послышался рев джипа. Оливия закрыла глаза и сосредоточилась. Какая-то часть ее души окаменела. Но вдруг девочке пришло в голову, что она должна была унаследовать актерский талант от обоих родителей. Ненависть, скорбь и гнев нужно было спрятать в самый дальний уголок души. И залить цементом.
Потом она встала и приготовилась улыбнуться бабушке, затормозившей в конце аллеи.
– Тебя-то мне и нужно! – Выходя из джипа, Вэл подняла капюшон. – Я привезла полную машину. Возьми куртку и помоги мне.
– Мне не нужна куртка. Не размокну. – Она вышла на дождь. Удары капель успокаивали. – Ты не против, если на обед будут тефтели и спагетти?
– Ради приезда Джейми? – Вэл засмеялась и сунула Оливии сумку с продуктами. – Может, что-нибудь попраздничнее?
– Мне бы хотелось их приготовить. – Оливия переложила сумку в другую руку и потянулась за второй.
– Ты серьезно?