Река
Шрифт:
Так мы и поступили. Рома ответила: "Большое вам спасибо, но я не хочу об этом говорить". Никки: "Очень признателен за доброту и сочувствие, но мне нечего вам сказать, за исключением того, что я ее недостоин и именно я стал инициатором разрыва".
Что сие означало, мы не имели ни малейшего понятия.
4
Мы не видели Рому до апреля 1939 года, когда Мэри пошла на свадьбу, а я отказался, сославшись на дела. Я не знал, что там у них произошло, но оставался на стороне Никки. Рома же приходилась Мэри очень дальней племянницей, а Крэддоки очень ценили родственные связи.
– Как она
– спросил я.
– Сияла от счастья, прекрасная, как всегда.
– Обрадовалась, что вновь увидела тебя?
– Не думаю, что слово "вновь" пришло ей в голову. Прошло два года и тогда она собиралась замуж за Никки.
– Гмм, - только и ответил я, как бы говоря: "Не знаю, что бы это значило, но я совершенно не понимаю эту девушку".
Никки мы не видели. Он увлекся авиацией, не стал сдавать экзамены на адвоката, пошел работать пилотомиспытателем в какуюто авиастроительную компанию гдето в Центральных графствах. Время от времени он писал нам, но в Кент больше не приезжал. Хотя мы постоянно приглашали его.
А потом, за неделю до начала войны, он сам напросился в гости. Я встретил его на станции.
– Я считал себя обязанным повидаться с вами до того, как начнется шоу, - сказал он.
– В военной форме я стану таким красавцем, что вы меня не узнаете.
– Будешь, разумеется, летчиком?
– Само собой.
– Хорошо. Мы по тебе соскучились?
– Мартин закончил школу?
– Нет, ему учиться еще год, слава Богу. Элизабет хочет стать медсестрой. Война, что поделаешь.
– К сожалению, она неизбежна.
Мы провели прекрасный уикэнд, почти как в прежние времена. А в воскресенье вечером, отправив детей спать, засиделись допоздна. И тут он неожиданно предложил: "Пойдемте в садовую беседку".
– А мы не замерзнем?
– обеспокоилась Мэри.
– Так возьмите плащ, - нашелся он.
– Я думаю, я тоже возьму, - я встал.
– На всякий случай.
– Между прочим, на улице очень тепло, - крикнул он нам вслед.
Мы вышли в тихую ночь. Я - с сигаретой в руке. Внезапно яркая вспышка вырвала его лицо из темноты: он раскуривал трубку. Какоето время все молчали. Наконец, он тяжело вздохнул.
– Я хочу облегчить душу, - начал он, - прежде чем...
– окончание фразы он опустил.
– Вы мне очень дороги, только вам я могу довериться, и я хочу, чтобы вы знали обо мне самое худшее.
– Выкладывай, - подбодрил я его.
– И увидишь, что все не так страшно.
– Страшно, - ответил он.
Я не увидел, а почувствовал, как Мэри коснулась его руки.
– Так вот. Думаю, мы говорили вам, что собираемся поехать к нашим приятелям в Девоншир, ваши родные места, не так ли, Мэри, и поиграть в гольф. Я отвез Рому на автомобиле. Первые три дня и три ночи дождь лил, не переставая. Нам с Ромой никак не удавалось побыть вдвоем, и это ужасно нервировало. На четвертое утро небо внезапно очистилось от облаков. Все рванули на поле для гольфа, но нам их компания изрядно надоела, поэтому мы сели в машину и уехали. На ленч остановились в таверне "Крэддок армс" Наверное, вы там не бывали...
– Один раз я выпил в этой таверне бренди, - ответил я.
– Правда? Значит, реку вы видели.
– Видел.
–
Он замолчал. Ночь выдалась на удивление тихая. Мы ждали.
– Вас никогда не пугало собственное воображение? Я хочу сказать, вам не случалось видеть то, чего не было, так ясно, словно все это происходило с вами и ужасно напугало? Так вот, мне частенько снился сон, в котором я видел ревущую реку, дрожал от страха и думал: "Господи, а вдруг я свалюсь в нее?" И это случилось. Как я себе и воображал.
Он вновь замолчал, чтобы раскурить погасшую трубку. В пламени спички мы с Мэри переглянулись.
– Мы шли вверх по течению. Рома отпустила мою руку и побежала за Дунканом. Пес неловко повернулся и упал в реку. Рома взвизгнула: "О, дорогой!" А теперь скажите мне, что здравомыслящий человек не рискует жизнью ради маленькой собачонки. Давайте. Скажите мне.
– Не рискнул бы, - ответила Мэри.
– Это чистый идиотизм и сентиментальность.
– Правильно. Он не рискует. Это чистый идиотизм и сентиментальность. Люди вам не маленькие собачонки. Их жизни гораздо ценнее. Не так ли? Если уж кого следует спасать, так это людей?
– Это так, - подтвердил я.
– Это так. Вот я ничего и не сделал. Стоял, как столб. Более того, спокойно сказал себе: "Никто не будет рисковать жизнь ради маленькой собаки". Я показал себя здравомыслящим человеком. Реалистом. Никакой сентиментальности. Никакого идиотизма. Не...
– он замолчал, потом едва слышно добавил.
– Повел себя совсем не так, как Рома.
Мэри ахнула.
– Святой Боже, ты хочешь сказать, что Рома прыгнула в реку?
– Скинула юбку и молнией бросилась за Дунканом. Рома! Девушка, которую я любил. А теперь спросите меня, что с сделал. Давайте!
– выкрикнул он. Спросите!
– Хорошо, - кивнул я.
– Что ты сделал?
– Ничего, - печально вымолвил он.
– Ничего, - и поник головой.
Опять нас окружила тишина. Вновь он поднес спичку к трубке. Еще раз мы с Мэри переглянулись. Она покачала головой, как бы говоря: "Еще не время".
– Я говорил себе... я притворялся что говорил себе: "Ты ничего не мог поделать". Рома, по крайней мере, прекрасно плавала, в отличие от меня, так что действительно она могла бы помочь мне, а я ей - нет. По, разумеется, причина моей неподвижности заключалась в другом. Меня охватил ужас. Вы, конечно, читали о людях, которые от страха не могли пошевелить ни рукой, ни ногой. Такое произошло и со мной. Вот и все. Я бы не прыгнул в реку и за миллион фунтов. Глупости, конечно. Рома для меня была гораздо дороже миллиона фунтов. Но я бы не прыгнул, даже если бы на следующее утро меня расстреляли за трусость. Не смог бы прыгнуть. Я не контролировал свое тело. Я не жду, чтобы вы мне поверили, но...
– он не договорил, печально покачал головой, не понимая, как такое могло произойти.