Рекенштейны
Шрифт:
— Что вы позволили себе сделать? — воскликнула молодая девушка с пылающим взглядом.
— Лишь то, что я имел право и обязанность сделать, — отвечал спокойно граф. — Закон запрещает жить с фальшивыми документами; такие случаи предусмотрены сводом законов о наказаниях. Вы жили не под именем вашего мужа, и я уничтожил паспорт, каким вы не имели права пользоваться. Два других документа я прячу, так как их место у меня. Слишком долго для графини Рекенштейн вы скитались по свету.
— Я перестаю быть ею.
— Это другой вопрос. Пока вы носите это имя, на вас лежат обязанности
Лилия слушала, сдвинув брови, это суровое, но справедливое обвинение; но в сердце ее накопилось слишком много горечи, чтобы спокойно обсудить дело.
— Я не могла, однако, умереть с голоду и должна была работать. В дом баронессы я попала случайно, для того вероятно, чтобы ближе узнать и оценить вас, — отвечала она с насмешкой.
— Вам надо было сперва развестись, а потом делать все, что вам угодно. Графиня Рекенштейн, жена человека богатого, не имела права оскандаливать своего мужа.
— Допустим, что я, по-видимому, виновата, так как не обратилась к великодушному супругу, всегда готовому принять меня под свой кров, хотя вот уже пять лет как он позабыл о моем существовании; и узнав, что я лишилась состояния и осталась совсем одинокой, довольствовался тем, что бросил мне известную сумму денег, позабытый долг, и с отчаянием просил развода. Но вы забываете одно обстоятельство, граф, что вы стыдились показать вашу жену, некрасивую до отвращения, и хотели заключить ее в Биркенвальде, чтобы скрыть от глаз всех людей это ярмо каторжника, затемняющее честь дворянина и кавалера. Беру вас в свидетели, ваше преосвященство, могла ли я, бедная, ненавистная, презираемая, просить чего-нибудь, искать убежища под кровом человека, который, пользуясь молчанием этой отдаленной супруги, праздновал в Берлине свои блистательные победы, никогда не носил предательского обручального кольца, чтобы не испугать легковерных женщин, слушавших его любовные речи.
В эту минуту она заметила, что кольцо надето у него на пальце.
— Ах, оно появилось для сегодняшней комедии, — сказала она с легким нервным смешком, — но, надеюсь, оно не долго будет безобразить вашу руку: развод скоро освободит нас друг от друга.
Танкред слушал молча, не отводя глаз от оживленного и подвижного лица собеседницы; при последних ее словах он насмешливо улыбнулся.
— Вы ошибаетесь. Я вам писал, и его высокопреосвященство свидетель того, что я пришел сюда с тем, чтобы отказаться от развода. Я не освобождаю вас от обязанности быть моей женой и предоставляю вам объяснять всем,
Испуг и досада выразились на лице молодой девушки.
— Что значит эта новая фантазия? Вы вымаливали у меня свободу; вот письма, которые служат тому доказательством. А теперь я требую развода. Слишком долго вы смеялись надо мной; я не желаю мужа, который никогда не исполнил ни одной из своих обязанностей относительно беспомощного существа, которому он клялся быть покровителем. Впрочем, — добавила она с большим спокойствием, — я более не принадлежу себе; я дала слово другому.
— Могу я узнать, кому вы дали так опрометчиво ваше слово? — спросил Танкред, сморщив брови.
— Фолькмару. Он любит меня всей душой и не будет краснеть за меня.
Краска, покрывавшая лицо Танкреда, мгновенно сменилась бледностью. Фолькмар любил ее, это правда; он совершенно забыл об этом среди своих разнообразных ощущений этого часа. Мысль разрушить его счастье ужаснула его. Но не может же он уступить ее!
— Евгений знает, что вы моя жена?
— Нет. Он выдал бы вам тайну, и я была бы лишена удовольствия сообщить вам это приятное, неожиданное известие, — отвечала Лилия с некоторым самодовольством.
— Вам это прекрасно удалось. Только вы слишком поспешили, и, дав обещание Евгению, вы поступили безрассудно. Двоемужество, графиня, преследуется законом точно так же, как и проживание под ложным именем. Но так как вы любите сюрпризы, я спешу взамен того, который вы так искусно мне устроили, преподнести вам со своей стороны неожиданное для вас заявление, что вы тотчас последуете за мной в Рекенштейнский замок, чтобы отдохнуть от трудов и утомлений. С этой минуты я снова беру на себя все права над вами, и если — хотя и по вашей вине — я не исполнял моих обязанностей относительно вас, как вы меня в этом упрекнули, впредь я буду исполнять их тем более исправно, — завершил он насмешливо и страстно.
Яркий румянец покрыл лицо Лилии. Множество разнородных чувств волновали ее, и все они были подавлены досадой, что этот муж, к которому она относилась с презрением, которого в своем озлоблении против него хотела осмеять, вдруг выступил перед ней властелином и в одно мгновение разрушил и ее сопротивление, и ее планы на будущее. Потеряв всякую власть над собой, утратив то хладнокровие, которое всегда давало ей перевес над пылким молодым человеком, Лилия крикнула, топнув ногой:
— А я не желаю вас и не последую за вами! Я хочу развода и уеду к себе.
Танкред взял свою шляпу.
— Я вижу, вы любите шумные скандалы и трагические сцены, — сказал он спокойно, — в таком случае я прибегну к закону, чтобы водворить мою упрямую супругу в дом мужа. Власти заставят вас понять, если вы сами того не знаете, где ваше место, и внушат вам, что без законных прав нельзя жить нигде.
— Довольно, довольно. Не стоит наносить друг другу оскорбления, — вмешался прелат, взяв с отеческим участием руку Лилии, которая, вне себя и дрожа все телом, тщетно старалась найти слова достаточно оскорбительные, чтобы поразить графа так сильно, как ей хотелось.