Рэкетир

Гришэм Джон

— Мистер Шайвер?

— Нет, ваша честь.

— Обвиняемый будет снова взят под арест Службой федеральных маршалов США.

Ударив молоточком, судья встал и покинул зал. Первая явка обвиняемого в суд заняла менее десяти минут.

Ди Рей провел в Роаноке три дня и уже устал от этой дыры. Он обратился к Дасти Шайверу, тот — к знакомому в тюремной администрации, и братьям разрешили короткое свидание. Поскольку свидания с родственниками допускались только в выходные дни, это было неофициальным, в помещении, обычно использовавшемся для проверки крови нетрезвых водителей на алкоголь. Запись беседы нигде не могла фигурировать. Братья не подозревали, что их могут подслушать. ФБР записало разговор, вот отрывок из него:

КУИНН. Я здесь из-за Малкольма Баннистера. Понимаешь

меня, Ди?

ДИ РЕЙ. Понимаю, понимаю, разберемся с этим позже. А сейчас говори, что случилось.

КУИНН. Ничего не случилось. Я никого не убивал. Признание вытянули из меня обманом, я же говорил. Я хочу, чтобы Баннистером занялись.

ДИ РЕЙ. Он, кажется, в тюрьме?

КУИНН. Наверное, уже нет. Знаю я Баннистера, он точно воспользовался параграфом тридцать пять, чтобы выйти.

ДИ РЕЙ. Параграф тридцать пять?

КУИНН. Все заключенные знают про этот параграф. Не важно. Он вышел, надо его найти.

Долгая пауза.

ДИ РЕЙ. Много времени, много денег…

КУИНН. Слушай, братишка, не втирай мне про время. У ФБР ничего на меня нет, ничего. Это не значит, что они не могут меня прищучить. Если суд будет через год, Баннистер, вполне вероятно, станет их главным свидетелем. Ты меня слышишь?

ДИ РЕЙ. А что он может сказать?

КУИНН. Что надо, то и скажет, ему все равно. Он вышел, понял? Заключил сделку и вышел. Заявит, что в тюрьме мы говорили про судью Фосетта, и точка.

ДИ РЕЙ. А вы говорили?

Снова долгая пауза.

КУИНН. Да, все время. Мы знали, что он прячет деньги.

Пауза.

КУИНН. Вы должны добраться до Баннистера, Ди Рей, понял?

ДИ РЕЙ. Я понял. Поговорю с Верзилой.

Глава 21

Через три недели после операции я уже лезу на стену. Бинты сняли, швы удалили, но лицо по-прежнему раздутое, как шар. Я смотрюсь в зеркало по сто раз в день, так заждался улучшения, появления Макса из-под всей этой одутловатости и отечности. Мои хирурги при встрече рассыпаются в комплиментах моему новому облику, и меня уже от них тошнит. Не могу жевать, нормально есть, гулять более пяти минут, почти все время езжу в инвалидном кресле. Мои движения должны быть медленными и просчитанными, иначе можно повредить искусной работе, проделанной с лицом Макса Рида Болдуина. Я считаю дни и часто думаю, что опять угодил в тюрьму. Но проходят недели, и отечность понемногу спадает.

Можно ли любить женщину, к которой ты никогда не притрагивался? Я убедил себя, что можно. Ее зовут Ванесса Янг, я встретил ее во Фростбурге, в комнате для свиданий, зимой, в холодное субботнее утро. Она навещала брата — я его знал и относился к нему с большой симпатией. Мы познакомились позже, в ее очередное свидание, но до прикосновений дойти не могло. Я писал ей письма, она несколько раз ответила, но стало болезненно очевидным, для меня по крайней мере, что моя страстная влюбленность в Ванессу — улица с односторонним движением.

Мне тяжело думать, сколько часов я посвятил фантазиям об этой женщине.

За последние два года наши жизни резко изменились, и сейчас у меня хватит храбрости, чтобы с ней связаться. Мой новый лучший друг Пэт Серхофф предупредил, что в Форт-Карсоне мне нельзя писать и получать письма, но я все равно засел за письмо к ней. Я тружусь над ним день за днем, беспрерывно подчищая, редактируя, — чем не способ убить время? Я изливаю Ванессе душу, умоляю ее со мной увидеться.

Позже я найду способ отправить письмо.

Вот и Серхофф, приехавший за мной. Мы в спешке покидаем Форт-Карсон и едем в Денвер, откуда вылетаем прямым рейсом в Атланту. На мне бейсболка и большие солнечные очки; не замечаю, чтобы кто-нибудь на меня с любопытством косился. Вот только места в самолете у нас на этот раз неважные: рядом друг с другом, в экономическом классе. Пэт объясняет, что конгресс урезает все расходы. После здорового перекуса — изюм и кола, ничего лишнего — мы приступаем к делу. Он открывает файл и радует меня его содержанием: решение суда Виргинии о смене моего имени на «Макс Рид Болдуин»; новая карточка социального страхования на то же имя; свидетельство о рождении — теперь я уроженец Мемфиса, вот только ничего не знаю о двух людях, записанных моими родителями; водительское удостоверение штата Флорида с фальшивой фотографией — на ней тот несуществующий персонаж, которого мои доктора сотворили

при помощи компьютера перед операцией. Макс здесь настолько реальный, что даже я не сочту это подделкой. Пэт объясняет, что примерно через месяц, когда мое лицо окончательно заживет, я получу другие права. То же касается паспорта. Мы заполняем заявки на выпуск карт «Виза» и «Американ экспресс». По его наущению я стараюсь овладеть новым почерком: пишу, конечно, как курица лапой, но получается не намного хуже, чем прежде. Макс подписывает договор о полугодовой аренде квартиры с одной спальней в кондоминиуме в Нептун-Бич, это в нескольких милях к востоку от Джексонвилла, и заводит счет в «Санкост банк». Пэт говорит, что отделение этого банка находится в трех кварталах от моего кондоминиума. Вознаграждение — сто пятьдесят тысяч — переведут на этот счет, как только оно будет выплачено, и я смогу поступить с ним по собственному усмотрению. «Когда у тебя столько денег, можно жить, не прибегая к ним» — так утверждает Пэт, но это выше моего понимания. Он говорит, что Внутренняя налоговая служба предоставит мне освобождение от налогов с этой суммы, и дает бумажку с координатами бухгалтера, знатока налогового кодекса, сотрудничающего со Службой федеральных маршалов. Еще он передает мне конверт с тремя тысячами долларов — этого мне должно хватить для начала. Мы обсуждаем сравнительные достоинства аренды и покупки автомобиля, и он настаивает, что арендовать проще, к тому же это поможет создать хороший кредитный рейтинг.

Я получаю жизнеописание Макса Болдуина на двух страницах — стилем оно сродни некрологу. Родители, братья-сестры, образование, работа; к своему удивлению, я узнаю, что большую часть жизни провел в Сиэтле, дважды разведен, бездетен. Перебираюсь во Флориду, чтобы оказаться как можно дальше от второй жены. Я непременно должен заучить всю эту муть наизусть и ни на шаг от нее не отклоняться. Меня снабжают трудовым стажем (сплошь служба в государственных структурах) и готовым кредитным баллом.

По части дальнейшего трудоустройства у меня есть выбор. Первый вариант — снабженец на военно-морской базе в Мейпорте, в нескольких милях к северу от Нептун-Бич, начальная зарплата — сорок восемь тысяч в год, требуется два месяца обучения. Второй вариант — менеджер-счетовод в Администрации по делам ветеранов с такой же зарплатой. Мне лучше остаться государственным служащим — по крайней мере на первые два-три года. Тем не менее — Пэт напирает на это уже в десятый раз, — я сам хозяин своей жизни и могу делать что хочу. Ограничения заданы только моим прошлым.

Как раз в тот момент, когда я чувствую, что для меня это уже многовато, Пэт достает из чемоданчика игрушки. Первым делом — айпад «Эппл», подарок правительства, уже зарегистрированный на Макса. В качестве библиотекаря Малкольм имел доступ к компьютерам (без Интернета) и очень старался не отстать от прогресса. Но эта штуковина, что называется, выносит мне мозг. Пэт тратит целый час на вводный курс, а когда я перестаю что-либо соображать, достает айфон. Он его, а не мой, потому что мне предстоит самому выбрать провайдера и приобрести себе телефон, но он знакомит меня и с этой диковиной. Мы еще не закончили, а рейс уже завершен.

В аэропорту Атланты я нахожу магазин компьютеров и битый час таращусь на его ассортимент. Ключом к моему выживанию станет технология, и я намерен быть в курсе ее новинок. Перед вылетом из Атланты я отправляю Ванессе Янг письмо без обратного адреса.

В Джексонвилле мы приземляемся уже в темноте, берем машину и полчаса едем на восток, к пляжам. Атлантик-Бич, Нептун-Бич, Джексонвилл-Бич — не разберешь, где кончается один населенный пункт и начинается другой. Это модный район с сотнями аккуратных коттеджей — одни заняты постоянно, другие сдаются в аренду — и с россыпью маленьких отелей и современных многоквартирных кондоминиумов с окнами на океан. Изюм, съеденный вместо обеда, давно переварился, и мы умираем от голода. В рыбном ресторанчике на пешеходной аллее в квартале от воды мы упиваемся устрицами и креветками. У стойки вьется молодежь, не счесть хорошеньких девушек с загорелыми ногами, и я глазею на них помимо воли. Я вижу только белых и опасаюсь, что буду выделяться. Но Пэт меня разубеждает: в городской агломерации Джексонвилла миллион жителей, из них восемнадцать процентов — черные, поэтому моя этническая принадлежность не создаст проблемы. Я пытаюсь растолковать ему, каково это — быть черным в мире белых, но в очередной раз убеждаюсь, что некоторых тем не раскрыть за ужином — их, наверное, вообще не раскрыть.