Рэкетир
Шрифт:
— Естественно. Это короткометражные фильмы независимых режиссеров, которые не показывают в больших кинотеатрах. Их снимают не для заработка. Они о реальных людях, реальных проблемах, без кинозвезд и всего такого прочего. То, что надо. Лучшие завоевывают награды на кинофестивалях и привлекают кое-какое внимание, но на них не разбогатеешь. Моя компания специализируется на фильмах о злоупотреблении властью, главным образом со стороны федеральных органов, а также крупных корпораций. — Я отхлебываю пива и напоминаю себе: не частить! — Обычно продолжительность фильма — час. Этот можно растянуть до полутора часов, но о длительности потом.
Возвращается
— Как вы стали владельцем бара?
Он пьет, улыбается.
— Узнал от друга, что прежний хозяин идет ко дну — не из-за бара, а из-за других своих проектов. Но от «Бомбея» он решил избавиться. Искал дурачка, который взял бы на себя все долги. Ну, я и подумал: «Какого черта? Мне всего тридцать, работы нет, перспектив ноль, почему бы не попробовать?» Ну и поперло. Забавный бизнес, девчонки из колледжа опять же…
— Вы не женаты?
— Нет. Не знаю, что вам обо мне известно, мистер Болдуин. Я недавно отмотал пятилетний тюремный срок. По милости федерального правительства я долго не встречался с женщинами и теперь заново осваиваю это занятие, вы меня понимаете?
— Вполне. Ваш приговор — следствие того же инцидента, который стоил жизни вашему брату?
— Точно. Я признал вину и сел на пять лет. Мой двоюродный брат до сих пор сидит в «Биг-Сэнди» в Кентукки — плохое место… Большинство моих кузенов либо за решеткой, либо на том свете. Одна из причин моего переезда в Редфорд, мистер Болдуин, — быть подальше от торговли наркотиками.
— Понимаю. Пожалуйста, называйте меня Рид. Мистер Болдуин — это мой папаша.
— Идет. Я — Натан, Нат. — Мы снова приподнимаем бокалы, став гораздо ближе. В тюрьме мы называли его Натти.
— Расскажите мне о своей кинокомпании, — просит он. Я предвидел подобную просьбу, но для меня это скользкая тема.
Я тяну пиво, медленно глотаю.
— «Скелтер» — новая компания. Мы работаем в Майами — я и двое партнеров, ну, еще персонал. До этого я много лет работал на крупную компанию в Лос-Анджелесе — «Коув-Крик филмз», может, слыхали? — Он, конечно, впервые слышит это название. В данный момент его больше занимает зад стройной официанточки. — В общем, «Коув-Крик» завоевала тонну призов и зарабатывала неплохие деньги, но в прошлом году развалилась. Драчка из-за творческого контроля и выбора новых проектов. Тяжбе не видно конца. Федеральный суд в Лос-Анджелесе запретил мне рассказывать о «Коув-Крик» и об исках, как вам это нравится?
К моему облегчению, Натан быстро утрачивает интерес к моей кинокомпании и ее трудностям.
— Почему вы осели в Майами?
— Очутился там несколько лет назад, когда работал над фильмом о подложных оборонных контрактах, и влюбился в те места. Теперь живу в Саут-Бич. Бывали там?
— Нет. — Не считая поездок, устраиваемых Службой федеральных маршалов, Натан не мог удаляться от Уиллоу-Гэп более чем на двести миль.
— Жизнь там бьет ключом. Красивейшие пляжи, роскошные девушки, ночная оргия. Я четыре года назад развелся и снова наслаждаюсь холостяцкой свободой. Провожу там полгода, другие полгода в разъездах, на съемках.
— Как вы снимаете эти свои… документальные фильмы? — интересуется он и для большей восприимчивости делает большой глоток пива.
— Это сильно отличается от съемок художественной ленты. Обычно я работаю вдвоем с оператором, иногда еще с одним-двумя помощниками. Самое главное — сам сюжет, а вовсе не пейзаж и не физиономия актера.
—
— Обязательно. Вас, возможно, вашу матушку, других родственников. Хочу побывать там, где убили вашего брата. Мне нужна правда, Натан. Результаты. Если удастся доказать, что УБН систематически отстреливает наркоторговцев, хладнокровно их убивает, то мы прижмем этих сволочей. Мой племянник был, конечно, тем еще балбесом, погряз в торговле кокаином по самое не могу, но в закоренелого наркодилера он не превратился. Дурак, но не опасный. Ему исполнилось семнадцать, он был безоружен, тем не менее в него трижды выстрелили в упор. На месте преступления остался пистолет, и УБН утверждает, что он принадлежал ему. Шайка лгунов — вот кто они такие!
По лицу Натана пробегает судорога злобы, у него такой вид, словно он сейчас сплюнет. Я продолжаю напирать:
— В фильме будут истории трех-четырех таких убийств. Не уверен, что использую случай моего племянника, я все же режиссер. Возможно, я к нему слишком пристрастен. Я уже снял историю Хосе Альвареса из техасского Амарильо — девятнадцатилетнего разнорабочего без документов, в которого агенты УБН всадили четырнадцать пуль. Беда в том, что среди его родни никто не владеет английским, а нелегальные иммигранты вообще не вызывают симпатии. Еще я снял историю Тайлера Маршака, студента калифорнийского колледжа, приторговывавшего марихуаной. Убээновцы ворвались в его комнату в общаге, как отряд гестаповцев, и застрелили парня прямо в постели. Может, читали?
Нет, не читал. Натан Кули, которого я знал, часами просиживал за видеоиграми и никогда не брал в руки газет и журналов. Он нелюбопытен и не станет наводить справки ни о «Скелтер филмз», ни о «Коув-Крик».
— В общем, я все там заснял: комнату в общежитии, анатомичку, показания родственников. Теперь они судятся с УБН, и я вряд ли смогу использовать эти съемки.
Нам приносят еду, мы заказываем еще пива. Натан отрывает мясо от куриных костей и вытирает салфеткой рот.
— Почему вас так заинтересовал случай моего брата?
— Считайте, что дело в моем любопытстве. Я пока не знаю всех фактов. Хотелось бы услышать вашу версию событий и побывать на месте преступления. Мои адвокаты, ссылаясь на свободу информации, затребовали документы УБН и судебное дело. Мы проработаем все бумаги, но есть опасность, что у УБН все шито-крыто. У них обычно так и бывает. Постепенно у нас сложится целостная картина, заодно поглядим, как вы и ваша родня смотритесь на экране. Камера не всех любит, Натан.
— Вряд ли камера полюбит мою мамашу, — предупреждает он.
— Это мы еще посмотрим.
— Не уверен. Она вряд ли согласится сниматься. Стоит вам обмолвиться о гибели Джина — и она так разревется, что вам будет не до съемок. — Он облизывает пальцы и тянется за следующим крылышком.
— Отлично! Именно это я и хочу зафиксировать.
— Сколько времени вам понадобится?
Я откусываю сандвич и жую, размышляя.
— Примерно около года. Полгода я снимаю, потом столько же времени режу, монтирую, редактирую, кое-что доснимаю и переснимаю. Со всем этим можно возиться целую вечность, трудно сказать себе «стоп». Что касается лично вас, то я бы начал с предварительной съемки. Она потребует трех-четырех часов. Результат отправлю моим продюсерам и редакторам в Майами. Пускай они на вас посмотрят, послушают, пусть прочувствуют саму историю и вашу способность ее рассказать. Если они дадут добро, то мы продолжим съемки.