Реки Лондона
Шрифт:
У дверей его палаты дежурил вооруженный офицер полиции. Я показал ему удостоверение, и он попросил меня оставить багаж снаружи.
Оказывается, в современной палате интенсивной терапии может быть до странности тихо. Все измерительные приборы начинают издавать звуки, только если что-то не так. А поскольку Найтингейл дышал самостоятельно, сопения сквозь трубку а-ля Дарт Вейдер тоже не было.
На фоне синтетической больничной простыни немаркого пастельного оттенка его лицо выглядело бледным и постаревшим. Одна рука лежала поверх простыни. К ней тянулось с полдюжины проводочков и трубочек. Посеревшее лицо осунулось, глаза были закрыты. Но дышал он ровно, спокойно и без всяких аппаратов
Я постоял некоторое время возле кровати. Хотел что-нибудь сказать, но, как назло, ничего не приходило в голову. Удостоверившись, что никто не видит, я взял его ладонь и легонько пожал. Она оказалась неожиданно теплой. Мне показалось, что я что-то почувствовал — вроде бы легкие запахи мокрой сосновой хвои, дыма от горящего дерева, холста для картин. Слабые, едва ощутимые — я не смог определить, вестигий это или нет. И понял, что сейчас свалюсь от усталости. В углу палаты стояло кресло с каркасом из ДСП, обитое кожзаменителем, под которым был какой-то жаропрочный мягкий материал. На вид оно было жутко неудобное и совершенно непригодное для сна. Я сел, уронил голову набок и отключился меньше чем через полминуты.
Проснулся я ненадолго — оттого, что вокруг Найтингейла суетились две медсестры и доктор Валид. Я осовело уставился на них, потом доктор Валид заметил меня и велел спать дальше — то есть мне показалось, что он так сказал.
В следующий раз я проснулся от запаха кофе. Доктор Валид принес мне латте в картонном стаканчике и продолговатые пакетики сахара в количестве, которое было способно пробить брешь в моем бюджете на продукты.
— Как он? — спросил я.
— У него огнестрельное ранение груди, — сказал доктор Валид, — а такая штука не может не уложить человека на больничную койку.
— Но он поправится?
— Жить будет, — сказал доктор, — но за полное восстановление не могу поручиться. Однако он дышит без аппарата искусственной вентиляции, и это хороший знак.
Я отхлебнул латте — он был горячий, я обжег язык.
— Меня выдворили из «Безумия», — сказал я.
— Я знаю, — отозвался доктор Валид.
— Вы можете помочь мне вернуться туда?
— Нет, — усмехнулся доктор, — я не могу. Я всего лишь гражданский консультант, имеющий некий опыт в эзотерике. И сейчас, когда Найтингейл недееспособен, доступ в «Безумие» может обеспечить только комиссар, если не кто-то еще выше рангом.
— Неужели министр внутренних дел? — удивился я.
— Вполне возможно, — пожал плечами доктор. — Вы уже решили, что будете делать дальше?
— Здесь где-нибудь есть доступ в Интернет? — спросил я.
В больницах, где, как в Университетском госпитале, есть еще и учебная часть, за определенными дверьми заканчивается собственно клиника и начинается административно-исследовательский центр. У доктора Валида был здесь кабинет и, к моему изумлению, кафедра.
— Студентам я эзотерику не преподаю, — пояснил доктор. Однако из скромности умолчал, что он гастроэнтеролог с мировым именем. — У всех есть свои увлечения, — сказал он.
— Буду искать работу, — сообщил я.
— На вашем месте я бы сначала отправился в душ и только потом на собеседование, — проговорил доктор Валид.
Его кабинет представлял собой узкое, ужасно неудобное помещение с окошком в дальнем конце и с рядами книжных полок на двух длинных стенах. Буквально везде громоздились кипы специализированных журналов, папок и справочников. Край одной из узких полок служил рабочим столом, и на нем в море ксерокопий шатко балансировал компьютер. Свалив на пол свои пожитки, я вытащил ноутбук и подключил его к сети, чтобы
— От кого? — спросил я.
— От других исследователей, — отозвался доктор, — которые все время пытаются присвоить мои работы. — Особенно злостными пиратами были, очевидно, гепатологи. — Ну а чего вы хотите от людей, которые так много работают с желчью? — вопросил доктор и явно расстроился, когда я не понял шутки.
Когда я удостоверился, что работать здесь можно, доктор Валид проводил меня до душевой в конце коридора. Кабина оказалась достаточно просторной и была оборудована на все случаи жизни — могла вместить паралитика вместе с инвалидным креслом, а заодно его сиделку и собаку-поводыря. Мыло я там тоже нашел — обычное антибактериальное, с лимонным ароматом и до того ядреное, что вполне могло смыть не только грязь, но и верхний слой моего эпидермиса.
Стоя под душем, я размышлял о том, как же все-таки получилось, что Найтингейла подстрелили. Вопреки страшным историям, которыми изобилует «Дейли Мейл», огнестрельное оружие у нас не продается свободно в каждом пабе. Особенно такое, как дорогой полуавтоматический пистолет, столь неожиданно оказавшийся прошлой ночью в руке Кристофера Пинкмана. А это означало, что Генри Пайк никоим образом не мог привести Пинкмана на место действия в двадцатиминутный промежуток между нашим появлением у Королевской Оперы и выходом из ее служебного подъезда. Значит, он должен был знать заранее, что мы собираемся устроить на него засаду на Боу-стрит. Отсюда следует одно из трех: либо он предвидит будущее, либо читает чьи-то мысли, либо один из участников плана — его марионетка.
Предвидение я отмел сразу. Не потому, что мне в принципе не нравится эта идея, просто Генри Пайк никогда раньше не делал ничего такого, что позволило бы заподозрить у него способность предвидеть будущее.
Штудируя в общей библиотеке «Безумия» различные источники, я выяснил, что в мире не существует такого понятия, как чтение мыслей. По крайней мере в том виде, чтобы слышать мысли других людей как голос из телевизора. Нет, кто-то сообщил или самому Генри Пайку, или кому-то, кого он подверг секвестру, все подробности нашего плана. Найтингейл этого не делал, я тоже. Остаются представители отдела расследования убийств. Принимая во внимание, что Стефанопулос и Сивелл не очень любят обсуждать вопросы магии с теми, кто ею официально владеет, невозможно представить, чтобы они обсуждали их с посторонними. А Лесли наверняка следует примеру руководства.
Я вышел из душа. Капли стекали по коже, и это было приятно. Я взял полотенце — такое застиранное, что напоминало на ощупь наждачную бумагу, — и принялся вытираться. Одежда, которую я забрал из каретного сарая, была не то чтобы очень свежая, но все же чище, чем то, в чем я был до этого. Несколько раз свернув в коридоре не туда, я все же нашел кабинет доктора Валида.
— Как вы себя чувствуете? — спросил доктор.
— Человеком, — ответил я.
— Что ж, это радует, — сказал он. Потом показал, где кофе-машина, и оставил меня наедине с ноутбуком.