Реки огненные
Шрифт:
– Или денег много накопила, рыло в сторону воротишь?
– Ничего подобного, одна ваша фантазия...
Купили ей цветов: красных и синих, всяких. Цена им сто тыщ. Ванька швырнул в рыло торговцу десять лимонов и сдачи не требовал: пользуйся, собака, грызи орехи каленые.
Агашка гладила букет, ровно котенка.
– И зачем эти глупости, Иван Степаныч? Лучше б печеньев купили.
– Дура, нюхай, цвет лица лучше будет.
И Мишка поддюкнул:
– Цветы с дерева любви.
Агашка сияла
– И чего музыка играть перестала?
Гуляли-гуляли, надоело... Как волки овцу, тащили Агашку под кусты, уговаривали:
– Брось ломаться, не расколешься, не из глины сляпана .
– И опять же мы тебя любим...
– Ах, Миша, зачем вы говорите небрежные слова?
– Пра, любим. А ты-то нас любишь ли?
– Любить люблю, а боюсь: двое вас.
Тащили.
– Двое не десятеро... Ты, Агашка, волокиту не разводи...
– Люблю-люблю, а никакого толку нет от твоей любви ..
И Мишка подсказал:
– Это не любовь, а одна мотивировка...
* * *
На корабль возвращались поздно.
Пьяная ночь вязко плелась нога за ногу. Окаянную луну тащила на загорбке в мешке облачном.
Дружков шатало, мотало, подмывало.
Ноги, как вывихнутые, вихлить-вихлить, раз на тротуар, да раз мимо Травили собак. Рвали звонки у дверей. Повалили дощатый забор. Попробовали трамвай с рельс ссунуть: сила не взяла.
Ёвалились в аптеку.
– Будьте любезны, ради бога, мази от вшей.
Таращила аптека заспанные глаза.
– Вам на сколько?
– Мишка, на сколько нам?
– Штук на двести...
– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-а-а!..
С ревом выкатились на улицу.
Мишка-Ванька, Ванька-Мишка разговорец плели. Ванька в Мишку, Мишка в Ваньку огрызками слов:
– Женюсь на Агашке... Только больно тощая, стерва, мослы одни.
~ Валяй, нам не до горячего, только бы ноги корячила.
– Она торговать, я деньги считать.
– В случай чего и стукнуть ее можно, разы-раз и голову под крыло.
– Куды куски, куды милостинки...
– Службу побоку, шляпу на ухо, тросточку в зубы и джаджа-дживала... На башку духов пузырек, под горло собачью радость, лихача за бороду..
– Гуляй, малый...
Собачья радость - галстук. Агашка, у Агашки лавка галантерейная в порту.
6
В железном цвету, в сером грымыхе кораблюшко. В сытом лоске бока.
Шеренгами железные груди кают.
Углем дышали жадные рты люков.- И так, и так заклепками устегано наглухо.
Со света дочерна по палубе беготня, крикотня. С ночи до ночи гулковался кораблюха. В широком ветре железные жилы вантов, гиковых - гуууу-юуууу...
Рангоут под железо.
Взахлеб-бормотливой болтовне турбин буль-уль-уль-пулькульх: жидкого железа прибой.
Теплое вымя утра.
Кубрик в жарком храпе. Молочный сонный рот хлябло:
пц'я пц'я... В стыке губ парная слюна, по разгасившейся щеке слюна: сладок и мертвецки пьян молодой сон. В каждой груди румяное сердце ворковало голубем.
А железное кораблево сердце металось в железном бое.
Сигналист выделывал:
Зу-зу-зу-зу-зу-зу-зу-ууу...
Зу-зу-зу-зу-зу-зу-ууу...
Побудка.
По кубрику бежал Федотыч, за ним вахтенный начальник, старшины. Бежали со свистками, с дудками, с криком, ревом, с крепкой моряцкой молитовкой, ровно с крестным ходом:
– Вставать, койки вязать!
– Э-ей, молодчики, поднима-а-айсь!
– Вставать, койки вязать!
Слаще молодого поцелуя утренний сон, не оторвешься.
Из-под казенных шинельных одеял лил, бил крепкий дух теплых молодых тел. Недовольные глаза сердито в начальство.
– Счас, сча...
– Разинули хлебалы...
– Рано, чего бузыкать безо время...
В позевотину, в одеяло, в храп.
Это те самые разговорчики, которых так не любил старый боцман.
И вторым ходом шел Федотыч с шумом, руганью и свирепыми причитаньями. Шутка ли сказать, двенадцать годков боцманил старик, к лаю приохотился, ровно поп к акафистам. От самого последнего салажонка до боцмана на практике всю службу до тонкости произошел. Каждому моряку с одного погляду цену знал. Крик из него волной, а до чего прост да мягок был старик и сказать нельзя. Вторым ходом шел, стегал руганью больнее плети:
– Вставать!
Время в обрез.
Вскакивали молодые моряки, почесывались... Койки шнуровали, бросали койки в бортовые гнезда.
Пятки градом.
В умывальне фырк, харк.
Краснобаи рассказывали никогда не виденные сны.
– Кипяток готов?
– Есть!
Котелки, бачки, кружки, сухари ржаные, сахару горсть па целую артель. Только губу в кружку - сигнал на справку. Чавкать некогда, все бросай, пулей лети наверх. Прав Федотыч:
раньше вставать надо.
Пятки дробью.
Через полминуты на верхней палубе в нитку выстраивались шеренги. Перекличка гремела устоявшимися за ночь молодыми голосами.
Капитан с полуюта отзывал Федотыча от строя и морщился: ругань слышал капитан.
– Воздерживайся, старик, приказ, строго...
– ЕстьГ - кратко отвечал боцман в счет дисциплины, а самого мутило. Он долго пыхтел, сопел загогулистой трубкой в смысле несогласия.
– Ну?
– опрокидывался на него капитан.
Горячую трубку в карман, руки по форме, в просмолку словам договаривал: