Реки помнят свои берега
Шрифт:
Маня сама закрыла калитку, ушла восвояси. Раздосадованный известием, Фёдор Максимович отодвинул корыто, уселся на ступени крыльца. Егора в обиду он не даст, языки отрежет любому, кто попробует возвести напраслину. Лишь бы это и впрямь оказалось видением. А то ведь не бабы новости разнесут – сама Танька пойдёт подолом мести…
Намерился проведать сына в подвале, но вовремя спохватился. Одной привиделось, второй из ума выжил! Егор разведчик и сломя голову никуда не полезет, пусть Танька хоть трижды заманчива. Но то их детские шалости, и со скошенного поля второго хлеба не соберёшь. А вот на новую учительницу пусть бы
Глава 12
Не за шкурой зверя и не за мясом его брёл по лесу охотник. Не те глаза имел Фёдор Буерашин, не так крепки были руки и быстры ноги, чтобы заниматься промыслом. Ружьишко устраивалось за спиной больше по привычке, с послевоенных времен, когда по лесу хозяевами рыскали волки.
Двустволка цеплялась за ветви и просилась на другое плечо, с которого, как ей казалось, не пришлось бы поминутно сползать. Но поскольку жизнь давила хозяину на оба плеча одновременно, то откуда второму оказаться моложе или сохраннее близнеца?
Польза имелась в случае, повесь хозяин ружьё на стенку. Да только когда подошла для Фёдора Буерашина пора лежать на печи да греть кирпичи, никого не оказалось в округе, кто бы смог заменить его в лесу. В пенсионные проводы начальство навезло подарков и грамот больше, чем за всю предыдущую жизнь, – лишь бы продолжал исполнять обязанности лесничего вкупе с лесником, что почти одно и то же. Оно и дураку понятно: кому охота бродить вокруг чернобыльской радиации, рыжей кляксой упавшей на лес. По карте глянуть – прям родимое пятно на лбу у Горбачёва…
Позади Фёдора пробирался средь кустарников Егор. Утром, зайдя в подвал будить его, увидел поверх одеяла его правую руку, от локтя до запястья оказавшуюся сплошь в зарубцевавшейся коже. Сын постанывал во сне: видать, прошлая жизнь, которой он ни с кем не делился, не отпускала. Словно коснувшись запретного, Фёдор Максимович подался назад. Однако скрипнувшая дверь подбросила сына с кровати. Увидев отца, Егор обмяк, упал на подушку обратно. Облизал пересохшие губы. Где там спасительное молоко против ерунды во сне? Одни бабские выдумки!
– В лес собрались. Ребята хотят, чтобы пошёл с нами, – извинился Фёдор Максимович. Егора всегда поражало, откуда у отца, большую часть жизни прожившего в лесу, столько такта и достоинства? Даже о рождении сыновей он говорил особо: «А там и Ванька с Егоркой нашлись…»
– Конечно. Иду, – Егор потянулся, потом стремительно сел: готов…
Идёт теперь сзади шумливый, грибы-ягоды ищет, свистит с ребятами под птиц. Видать, и впрямь соскучился по родным местам.
Сбоку плутают шерочкой с машерочкой Анна и Женька. За то, что потеряются, не беспокоился: Аня звенела без умолку, коровы с колокольчиками на шее быстрее забредут в никуда. Притихли Васька с Оксаной, но у тех и разговоры более взрослые, не для каждых ушей.
В верхушках деревьев начал зарождаться шум листвы, и Фёдор Максимович остановился перед муравейником. Вгляделся в чёткое мельтешение рыжих паровозиков. Дети присели рядом, и Аня озабоченно покивала головой:
– И к гадалке ходить не надо – дождь скоро.
Женьке муравьиная пирамида ничего не известила, но простофилей показаться не захотел и на всякий случай тоже кивнул: скорее всего, так и получится. Поторопился проявить себя и Васька, показывая Оксане острием подаренного ножа на холмик:
– Видишь, муравьи бегут
Все подняли головы вверх, где верхушки деревьев штриховали и без того малый просвет неба. Фёдор Максимович приладил удобнее ружьё:
– Надо поспешить, авось успеем.
Идти требовалось до бывшего партизанского аэродрома, на окраине которого школьники и проводили свои соревнования. Раньше делали это чаще, теперь – всё реже. Лесничего на них никто не приглашал, но когда Анька сказала, что новая учительница вместе со старшеклассниками возрождает «Партизанские костры», засобирался. Лето простояло сухое, и ежели не углядят за огнём, то тому доскакать до Рыжего леса – как голодным курам Степана до чужого корма. Вот тогда всем в округе ложись и помирай. По крайней мере, так говорили начальники в Брянске. Из их формул и графиков Фёдор Максимович запомнил твёрдо одно: если полыхнут заражённые деревья, границу радиации смело можно увеличивать на десятки километров. Скорее всего, это правда, будь по-иному, выжгли бы чернобыльское пятно – и дело с концом! Пока же ни на дрова лес нельзя брать, ни на мебель, ни на колья к ограде, ни на оглоблю к телеге. Стоять и умирать лесу поодиночке. Хотя что делать дальше с умершими и упавшими деревьями, тоже никто не знает…
К огромной опушке, приспособленной партизанами в войну под аэродром, вышли под усиливающийся шелест листьев. Ветерок приятно освежал, но поскольку нёс грозу, радоваться прохладе не приходилось.
– Вон там они должны быть, – показал Фёдор Максимович на противоположный край уже заросшего кустарником поля.
Аня и Женька побежали вперёд, но вдали, распеваясь перед концертом, пророкотал гром, и дети тут же вернулись под руки взрослых.
Лагерь нашли по песням из магнитофона и расстилающемуся под листвой дыму. Разномастные палатки, натянутые среди сосен, окаймляли плешивый косогор, в центре которого дымился бесхозный костёр. На подошедших гостей внимания никто вроде не обратил, но едва они ступили за черту лагеря, сбоку появилась Вера Сергеевна в красной пилотке и с пионерским галстуком поверх спортивного костюма. Оксана и Женька подались к сестре.
– Фёдор Максимович, здравствуйте, – кивнула она старшему. Остальным улыбнулась. Несколько задержала взгляд на Егоре, запоминая новое лицо, хотя Анна уши прожужжала своим героическим дядей. – Какими ветрами к нам, да ещё вместе с дождём?
– Ветра служебные, Вера Сергеевна. Вон костёр оставили без присмотра.
– Не ругайтесь, Фёдор Максимович, мы с огнём аккуратные. Сейчас затушим.
– А это наш дядя Егор, он вчера приехал. Я же говорила! И знаете… – Аня потянулась сообщить новость на ушко, но осеклась под взглядом взрослых, заулыбалась виновато. А чтобы язык сам случайно ничего не сболтнул, побежала к костру, увлекая Женьку.
К огню прокурором пошёл и Фёдор Максимович. Пионервожатая протянула для знакомства руку Егору, но тут громыхнуло так, что даже дым от костра пригнулся к пустым консервным банкам, защитным частоколом выложенным вокруг огня. Егора и Веру обдало водяной пылью, обычно клубящейся впереди ливня, и тут же наверху застучало, заскрипело, завозилось – дождь с ветром обрушились на деревья, выкручивая им ветви, выворачивая наизнанку листья, сгибая непокорные верхушки. В расшатанные в небе щели обрушились потоки воды.