Реки помнят свои берега
Шрифт:
– Дедушка! – вдруг встревоженно вскрикнула Аня.
Фёдор Матвеевич поднял голову. Возле одного из столбов, замерших вдоль дороги с обвисшими, словно казацкие усы, проводами, увидел людей. По машине узнал Бориса Сергованцева, первого фермера в районе, про которого устали писать даже газеты. Сын бывшего комиссара их партизанского отряда, а затем первого секретаря райкома партии Евсея Сергованцева, на встречу с которым в Пустыни и надеялся Фёдор.
– Дедушка, а что они делают? – вцепилась в рубаху Аня.
Испугалась не зря: Борис с шофёром, придавив к земле мальчика, надевали ему на шею металлический ошейник. Кто-то
– Что ж вы творите, ироды!
На него безбоязненно обернулись. Почувствовав слабину в хватке, мальчик попытался вырваться, однако его ударили по ногам, заставив замереть.
– Езжай, дед, как ехал, – огрызнулся водитель.
Но Борис узнал прохожих, вышел навстречу, поднимая лёгкое пыльное облачко от потревоженной придорожной травы.
– Здоров, Фёдор Максимович. Куда собрался?
– Я-то собрался, а вот вы что творите?
– Не будет шляться по чужой кукурузе. Посидит до вечера – и другим закажет.
– Но на цепь… – не понимал Фёдор.
– Так если на веревку – перегрызёт, – в свою очередь не понял удивления фермер.
– Отпусти, – приказал старик, для острастки застучав передним колесом велосипеда по дороге. – Никто не давал тебе права людей за собак держать.
– Фёдор Максимович, ты мне не указывай, – улыбнулся Борис, не убоявшись велосипедного гнева. – Земля моя, дадена государством, и я буду на ней делать всё, что пожелаю.
– Отца постыдись.
Напоминание не пошло на пользу. Борис раздражённо хмыкнул, развернулся идти обратно. Водитель уловил настроение начальника, побежал к машине, завёл мотор. Стараясь не пылить, бережно подал джип к ногам хозяина. Вытолкнул дверцу с нарисованной на ней молнией.
– Ты бы лучше уговорил его поехать в больницу, – попросил Борис лесника, закрывая глаза тёмными очками. Не попрощавшись, скрылся теперь уже за тонированными стеклами джипа весь. Был человек – и нету. Лишь мальчик остался на цепи. И в машине второй спрятался. Васька или, даст Бог, не он?
Прижал внучку, укрывая от взметнувшейся после машины пыли. Ветра не было, облако повисло надолго, и к столбу пришлось идти едва ли не на ощупь.
Мальчик лет тринадцати отрешённо сидел на земле. Походил на городского, и Фёдор первым делом поинтересовался:
– Ты чей?
Заложник пробормотал что-то неразборчивое и уткнул голову в поднятые колени, стыдясь своего рабского и воровского положения.
– Погоди, Анечка, – Фёдор попробовал оторваться от внучки. Но та вцепилась мертвой хваткой, и только сейчас он заметил, что она дрожит. Положил на землю велосипед, присел перед девочкой. Заслоняя заложника, постарался как можно спокойнее улыбнуться: – Это дяди так шуткуют. А мы поможем мальчику. Поможем?
Аня закивала, и старик снял с руля сумку. Отыскал в ней кулёк с конфетами:
– Вот, ещё гостинец маме с папой. И сама можешь взять.
Сладости пересилили испуг, и пока девочка возилась с кульком, Фёдор Максимович выудил молоток и зубило. Для иных целей предназначались, а в дело вступать придётся им раньше срока.
– Дай посмотрю, – подступил к парню.
Тот опустил руки, открывая схваченный болтом ошейник из медной пластины. Фёдор приноровился к цепи, и нескольких ударов по зубилу хватило, чтобы
– А ошейник дома ножницами срежешь, – посоветовал мальчику.
Аня сердобольно протянула ему конфету. Забота маленькой девочки совсем отняла у парня силы, и, поняв, что слёз не спрятать, он сквозь прорвавшиеся рыдания проговорил:
– Я приехал в Алёшки… а у бабушки кушать нечего, болеет… Я всегда кукурузу рвал…
– А откуда приехал? – попробовал отвлечь мальчугана Фёдор.
– Из Москвы. А бабушка лежит…
– А что ж вы в Москве не можете доглядеть за властью?
Спросил, прекрасно зная, что не мальчик виноват в балагане, устроенном в столице. Но ведь именно там чёртом из табакерки выпрыгнула суетливая и говорливая, под стать Горбачёву, перестройка. Расшумелась, разлаялась, заставила всех бежать, выпучив глаза. А куда и зачем – так никто и не понял. На кой ляд спешили? Кто гнал из тёплого и обихоженного дома? Выбежали вот на окраину кукурузного поля – голодные, злые, с ошейниками на детях…
– Как звать?
– Витёк.
– Ничего не бойся, Витя. А сейчас иди домой.
Пацан закивал: да-да, домой. Из дома выходить страшно.
Пряча нежданные вериги под рубашку, не глянув на валявшуюся под ногами кукурузу, кромкой поля поспешил прочь.
– А зачем дядя это сделал? – никак не могла отойти от потрясения Аня.
– Денег много, – нашёл единственное объяснение Фёдор.
– А те, кому деньги с ветром приходят, ничего не боятся?
– Это как сказать… Ежели верить телевизору, то над нами в партизанах меньше пуль летало, чем сейчас над ними.
– А если у нас денег нет, то мы счастливые? – продолжала постигать высшую экономику Аня.
– Да нет, деньги нужны, раз мир на них живёт. Только надо различать, где ворованные, а где заработанные.
Уточнённая наука оказалась недоступной, и Аня лишь отрешённо кивнула. Дорога пошла под уклон, и снова можно было ехать на велосипеде.
– А можно я сяду на раму? – нашла внучка мужество признаться в страхе остаться сзади одной, без присмотра.
– Конечно. Мне даже удобнее.
Дальше ехали в молчании. Тут хоть за семьдесят тебе, хоть девять лет – мурашки от увиденного пробежали одинаково. А если ещё и Васька прятался в машине, то совсем худо. Где же Егорка, хоть бы он помог справиться с парнем. Или ему самому помощь требуется?
Глава 3
Ручей то подныривал под поваленные деревья, то протискивался меж скал и волочил себя по камням, чтобы через несколько метров увязнуть в топи, дав отдохнуть своему побитому, изломанному телу. Наглотавшись болотной тухлятины, сам же и вытаскивал себя из вязкой тины, чтобы вновь биться лбом о новые стволы и скалы. Ему бы угомониться, свернуться калачиком в каком-нибудь укромном местечке и стать озерцом на радость себе и природе…
Но манила горный ручей неведомая даль, ждала его у подножия Анд почтенная дама сверхбальзаковского возраста – Магдалена, считающаяся самой большой рекой Колумбии. Ради встречи с ней ручей и готов был настырно выбираться из сельвы на просторы льянос [5] .
5
В Колумбии так называют саванну.