Рекламное бюро господина Кочека

Тевекелян Варткес Арутюнович

— Благодарю. Но почему ворочать грандиозными делами буду только я, а не мы с вами?

— Разно я буду вам нужен? Когда вы освоите подводные камни Парижа, я вряд ли понадоблюсь вам…

Вот, оказывается, где собака зарыта! Боязнь остаться опять одному, страх снова потерять все. Василий не дал компаньону договорить.

— Я до конца дней своих останусь признателен вам! — сказал он. — Если бы не вы, мне не видать Парижа… давайте обсудим другое. За прошлый месяц наши доходы составили сорок три тысячи франков. Теперь мы сможем позволить себе купить новое оборудование. Я веду переговоры с владельцем соседнего

дома об аренде подвального помещения для расширения мастерской, по было бы разумнее перенести мастерскую куда-нибудь за город, — там арендная плата меньше. Проектное бюро во главе с Борро и Домиником останутся здесь, а Гомье можно поручить руководство мастерской. И еще, — как вы думаете, Жубер, не пора ли нам прибавить жалованье художникам?

— Но мы ведь совсем недавно повысили его!..

— Они согласились в свое время на мизерную оплату потому, что видели — у нас самих еще ничего нет. Они не роптали. Потом мы установили по тысяче франков Доминику и Гомье, а Борро, как главному художнику, тысячу пятьсот франков в месяц. Теперь будет справедливо прибавить всем хотя бы по пятьсот франков. Они хорошо работают, и такой жест с нашей стороны еще больше подбодрит их!

— Я не возражаю. Только не следует баловать их. Этому сорту людей чуждо чувство благодарности, — сколько бы вы им ни давали, они все равно будут считать, что вы эксплуатируете их труд. Хочу напомнить вам, что не так давно я, владелец бюро, брал себе на жизнь тысячу, тысячу двести франков в месяц…

— Теперь вы имейте возможность брать по три тысячи!

— Вы думаете, это не повредит финансовому положению фирмы? — Жубер впился глазами в компаньона.

— Нисколько! Ведь наш основной капитал перевалил за сто тысяч франков и мы теперь не пользуемся банковским кредитом, чтобы не платить лишние проценты. Если не произойдет ничего чрезвычайного и мы сумеем завязать деловые отношения с другими странами, думаю, что через год наш капитал составит не меньше четверти миллиона. С учетом всего имущества, разумеется…

— Вы просто гений, Кочек!.. За десять лет моих трудов здесь я ни разу не мог позволить себе брать на личные расходы столько денег… Что же касается ваших предложений о переносе за город мастерской и покупке нового оборудования — поступайте, как найдете нужным!..

Вечером, вернувшись домой, Василий обнял Лизу и закружился с ней по комнате.

— Ну, старушка, все идет, как говорят стратеги, по заранее намеченному плану!

— Пусти, пусти, сумасшедший!.. Думаешь, я девчонка?.. Даже голова закружилась!

— Скоро у нас с тобой еще не так закружится голова.

— Это почему?

— Завтра у меня экзамен. — Он достал из чехла ракетку и помахал ею.

— Ничего не понимаю!

— Попробуем этой ракеткой открыть двери за семью замками. Короче, директор-распорядитель универсального магазина, он же вице-президент весьма привилегированного спортивного клуба, пригласил меня сыграть с ним завтра партию в теннис. Если сумею показать себя, считай, что наказ «отца» будет выполнен. В том клубе собирается избранная публика, — уж среди них-то найдутся нужные нам люди.

— А у меня тоже радостная новость. Я получила разрешение посещать лекции на восточном факультете Сорбонны.

— Поздравляю!.. Но играть в теннис — это тебе не лекции в Сорбонне слушать! Где бы мне помахать ракеткой, хотя бы часика

два? Может, поехать за город?

— Что ты, уже поздно, скоро стемнеет!

— Знаешь, я просто побросаю мяч здесь, в комнате. А завтра утром, пораньше, съездим все-таки за город. Хоть немного форму восстановлю.

Хотя Василий и надеялся познакомиться в клубе с нужными людьми, он прекрасно понимал, что это не так-то просто. Особенно после того, как белогвардеец Горгулов убил президента республики Поля Думера. Отношение к иностранцам — тем более к славянам — резко ухудшилось. В правых реакционных кругах Парижа все громче поговаривали о необходимости выселения из страны всех иностранцев, в первую очередь цветных и славян, которых «слишком много развелось во Франции». Правые газеты изо дня в день печатали на своих страницах резкие статьи о том, что русские белогвардейцы отплатили французам черной неблагодарностью за их великодушие и гостеприимство.

Естественно, что славянину Ярославу Кочеку трудно было рассчитывать на радушный прием со стороны членов аристократического спортивного клуба. Но терять ему было нечего, да и выхода другого у него тоже не было. Поэтому нужно было во что бы то ни стало произвести на членов клуба самое благоприятное впечатление.

Василия не интересовали русские белогвардейцы, наводнившие Францию. Он считал их живыми мертвецами, вычеркнутыми из жизни самой историей, но время от времени, в силу разных обстоятельств, ему поневоле приходилось сталкиваться с ними.

Однажды, когда фирме потребовались разнорабочие для работы в мастерской, на объявление, в числе других безработных, откликнулся белогвардеец — усатый человек с военной выправкой, в потрепанной одежде. Василий заговорил с ним, — разумеется, по-французски. «Видимо, мсье был в прошлом офицером?» — спросил он и, получив утвердительный ответ, поинтересовался, как живется ему на чужбине.

— Разве от хорошей жизни люди пойдут наниматься в чернорабочие? — в свою очередь хрипло спросил усач.

— Нужно полагать, что в прошлом вам жилось недурно?

— Мсье, в прошлом я имел честь служить в гвардейском кирасирском полку, в чине штабс-капитана. От отца наследовал большое имение, от тетушки деньги и ценные бумаги…

— Каковы ваши убеждения и есть ли у вас надежды на лучшее будущее?

— К черту идеи и убеждения! — со злобой ответил бывший штабс-капитан. — Когда вы продаете последний серебряный портсигар с монограммой, подарок вашей матушки, и когда ваша горячо любимая жена уходит с другим, потому что у того в кармане деньги, уверяю вас, вам будет не до убеждений… Идеалы, убеждения — пошлая выдумка бездельников!.. Надежд на будущее тоже никаких. Разговоры о том, что мы разобьем большевиков и вернемся домой, — миф.

— По поводу работы обратитесь, пожалуйста, к главному художнику мсье Борро. — Василий отпустил белогвардейца.

Вечером он спросил у Борро, принял ли он на работу усатого русского.

— Нет, мсье, ни его, ни других русских, обратившихся к нам, я не принял…

— Почему? Они плохие работники?

— Да нет… Честно признаюсь, я презираю русских белогвардейцев. Нам, французам, они чем-то напоминают сторонников Бурбонов, изгнанных из страны, и ждать от них чего-либо хорошего не приходится. Они ничего не забыли и ничему не научились…