Рекламщик в ссылке для нечисти

Бронзова Полина

— Подожди, — прошептал он наконец, упираясь лбом в её лоб. — Какая ты... Ещё немного, и мне будет трудно остановиться.

— То русалья кровь во мне, — зашептала она в ответ. Взгляд её был теперь совсем зелёным, пьяным. — Мы любовь свою находим, Васенька, однажды и на всю жизнь. Назови своей, и я навеки твоею буду. Другие мне боле не надобны...

— Подожди, — повторил он, не выпуская её из рук.

Его к ней тянуло, это да. И она была умной, и смелой, и пекла такие пироги... Но чтобы вот так сразу и «навеки»? Он же домой хотел вернуться, а она...

Он

представил, что вернулся бы с ней. Это здесь она на своём месте, а там будет как из глухого села. Ни образования, ни документов, работу не найдёт, да и друзьям такую, пожалуй, не покажешь, пойдут вопросы. Она так странно говорит... Так-то он уже привык, но именно потому, что здесь так и положено. А вырви её из этой среды, и что получится?

Да и захочет ли она сама уходить?

Василий молчал. За некоторые мысли ему тут же становилось стыдно, но они лезли в голову, хочешь не хочешь.

— Спервоначалу с тятей моим потолкуешь? — по-своему поняла молчание Марьяша. — Вокруг берёзы меня обведёшь?

— Да, наверное, — ответил Василий.

Она опустила голову ему на грудь, а он гладил её по волосам и думал: «Вот и поцеловал, блин».

Дождь не спешил кончаться, но притих, лил уже не так сильно. И они, постояв ещё немного, добежали-таки к Молчану, а тот был дома не один. На ларе, болтая копытцами, примостился Хохлик, на скамье у окна Деян работал над указателями, мастерил двускатный навес для очередной таблички. Тут же сидел и Любим — вся команда в сборе, как назло.

— Глядите, кто пожаловал! — хитро сказал Любим и так подмигнул, что стало ясно: обо всём догадался.

С прошлого визита дом изменился, в нём прибрали, вымели черепки. Деян сколотил пару крепких лавок, подновил стол, поправил покосившиеся полки. Кто-то законопатил щели мхом, развесил мешочки с сушёными травами, а то и подвесил их так: лаванду, мяту, зонтики укропа. Над печкой красовались две связки мухоморов. Даже скатерть справили, пусть и совсем простую, серую, из грубого полотна.

Марьяша села у окна, взяла шитьё и принялась за работу, только игла засновала. Василий оценил указатели. Они с Деяном немного поспорили, потому что таблички вышли маленькие.

— Я же, блин, говорил, что на них ещё стрелки будем рисовать! Ну не влезет же ничего, посмотри. Налепим, хрень получится! — негодовал Василий.

— Да и так ладно, — пожимал плечами Деян. — Нешто они безъязыкие? Не уразумеют, куда идти, так спросят...

В итоге решили вырезать стрелки из дерева и набить на держатель пониже таблички.

— Так даже и лучше, — сказала Марьяша. — Красивее.

Василий приосанился. Это была его идея.

Тут заглянул Тихомир, хотя его не ждали. С подозрением осмотрел дом, задержал взгляд на Марьяше, потом на Василии, объяснил, что тревожился, как они дойдут по дождю-то, как бы не заблудились (это в Перловке-то, где хорошо если два десятка дворов), или, может, в канаву упали да ноги переломали (хотя все канавы были уже зарыты). Сказал, что ежели они сюда добрались, то и ладно, а он вот промок, тоже посидит, обсушится.

Пригласив таким образом сам себя, он

уселся на лавке рядом с дочерью, отделяя её от парней.

Поговорили о том, что нужны прилавки, навесы, и беседка на родничок, и лавки для сидения. Да ещё, может, не простые, а резные, узорные.

Молчан, спустившись с балки, добавил, что гости-то приедут на телегах, так надобно и место, где оставить телеги да привязать лошадушек. Вона, меж озером да холмом, справить бы хлев, да коновязи поставить, да корыта вытесать. И мосток через канавку нужон.

Деян слушал, мрачнея, а потом спросил, почему это вся работа только для древодела.

— И другим найдётся, — успокоил его Василий. — Вот Любим, к примеру, разрисует нам указатели. Дядька Молчан, а ты можешь выдать завлекающий рекламный текст, такой, чтобы стихами?

Молчан тут же оживился, пообещал выдать, согнал Хохлика с ларя и выгреб все свои тексты, целую гору берестяных листов и свитков.

Василий едва его остановил (домовой уже собирался читать, уже набрал в грудь воздуха) и разъяснил, что стихи нужны новые. Например, про медовые калачи или про медовуху. Или про то, что водяной может зачаровать сети на хороший улов, если принести ему чёрного петуха.

Молчан призадумался, нахмурил седые кустистые брови, почесал в затылке чёрной рукой, взял бересту, писало и полез на балку.

Любим взял готовый указатель и принялся набрасывать рисунок углём на доске: русалку до пояса. Они сошлись на том, что лучше рисовать, а не писать. Так понятнее. Домовой посматривал с балки, а остальные, кроме Марьяши, собрались вокруг, наблюдая. Даже староста придвинулся ближе.

— Ты вот чего, — посоветовал он. — Ты её покрасивше сделай, чё она у тебя худая-то такая.

И показал руками на себе, где увеличить привлекательность. Любим согласился.

— И не стыдно вам? — сердито спросила Марьяша, отрываясь от шитья. — Вы её что, ещё и без платья рисуете? Любим! Вася!

Василий кашлянул и деликатно сказал:

— С одной стороны, народ действительно лучше клюёт на такие креативы. С другой, водяницы обидятся, наверное...

Все заспорили. Приводились аргументы, что главное — завлечь народ, и тут любые средства хороши, а водяницы всё равно не выходят на берег и не увидят, что намалёвано на указателе.

— Так-то так, — зашёл Василий с другой стороны, — но вы, гм, водяниц ваших видели? Ну, завлечёте народ, а потом с вас за обман спросят, возмутятся. Потеряете доверие клиентов, короче, а это плохо. Ты, Любим, лучше рисуй как есть, только ракурс немного измени, косы перебрось на грудь... ага, вот так...

— А може, вы б новый указатель-то справили, а энтот мне оставили? — с робкой надеждой спросил домовой с балки.

Ещё немного поспорили. Деян не соглашался, сказал, и так на него работы навесили, и гостиный дом ещё, и всё утро на этот указатель извёл, так что отдавать его не собирается. Сошлись на том, что Любим возьмётся рисовать лубки и расписывать посуду по-особому, только краску ему достанут. И Молчану подарочек будет, и гостям на продажу — может, хорошо пойдёт.